– Мне не нужны дети от Клер Броунлоу!
– Вот как! – с непередаваемым сарказмом в голосе воскликнула леди Августа.
– О дьявол! – рявкнул Корт, осознав сказанное. – Я не хотел, чтобы это прозвучало вот так…
– Какая поразительная деликатность, – заметила леди Августа, поднимаясь с дивана и тоже подходя к окну. – Ты сказал то, что хотел сказать, Кортни. Я надеялась, что обручение с мисс Броунлоу заставит тебя смягчиться, но, вижу, напрасно.
– Мне бесконечно жаль, что я не оправдал твоих ожиданий. Мои усопшие предки, должно быть, переворачиваются в гробу от стыда за меня.
– Что до меня, Кортни, то я предпочитаю иметь дело с прожженным волокитой, повесой и дуэлянтом, каким ты был в юности, чем с бесчувственным чурбаном, в которого ты превратился. С тех самых пор как вернулся из Португалии, думал ли ты хоть о чем-нибудь, кроме денег? Рядом с тобой задыхаешься, Кортни.
– Да? А мне казалось, тебе нравится мое общество. Так или иначе, если это все, что ты хотела сказать, бабушка, то давай распрощаемся, и я вернусь к делам, которых у меня невпроворот.
Но леди Августу еще никому не удавалось выпроводить, как не вовремя заскочившую горничную.
– Я еще не все сказала, дорогой мой внук. Единственное, что не позволит твоему сердцу высохнуть окончательно, это настоящая любовь. Тебе нужна не снежная королева, которую ты имел глупость выбрать себе в невесты, а земная женщина, способная воспламенить твою кровь и озарить светом твою душу. Поверь, никто так живо не чувствует романтику любви, как отъявленный циник.
– Так называемая «романтика любви» – это выдумка идиотов, – презрительно бросил Корт. – Любовь, романтика? Слова, ничего больше. Когда-то, полагая, что ее влечет романтика любви, моя мать пустилась в разврат. Если бы это закончилось только ее собственной гибелью, еще бы ничего, но она погубила также и мужа, а ребенка оставила сиротой.
– Ты никогда и ничего не прощаешь, правда?
– Судьба моей матери и то, что я оказался несчастен в браке, имеют прямую связь.
– Вот тут я не стану спорить, Кортни, и нечего ухмыляться. Вся твоя жизнь связана с судьбой матери. Ты не способен поверить женщине, ты боишься, что измена неминуема. Бог знает почему, ты уверен, что каждая женщина только и ждет случая, чтобы променять мужа на целый полк любовников.
– А разве это не так?
– Да-да, смейся, смейся, это смех над самим собой. Еще ни один циник на свете не был счастлив, потому что цинизм – это щит, за которым скрывается ранимая душа. Вот что я скажу тебе, Кортни. Когда ты пришел ко мне с известием, что сделал предложение Клер Броунлоу, я сразу поняла, что за этим скрывается. Твоей единственной холодной, расчетливой целью был наследник. У меня и в мыслях не было, что ваш брак станет счастливым. Но как бы то ни было, ты обручен. Должна ли я напоминать тебе, что уже назначен день венчания? Ты называешь себя джентльменом, Кортни, а джентльмен не может взять назад свое слово. Учитывая все это, почему бы тебе не оставить в покое Кита и его мать?
Во время своей долгой речи леди Августа шаг за шагом отступала к двери и с последними словами вышла из комнаты, хлопнув дверью. Оказавшись в коридоре и убедившись, что поблизости нет посторонних глаз, она потерла руки, как бы говоря: все идет в точности так, как нужно, – и довольно улыбнулась.
Глава 8
После необычной июньской жары первая неделя июля показалась особенно холодной. Дожди, почти не прекращавшиеся в течение трех дней, превратили в болота немощеные сельские дороги. Однако, несмотря на серые тучи и тяжелый от влаги воздух, окна в библиотеке Сэндхерст-Холла были распахнуты.
Полускрытая массивным книжным шкафом, Филиппа незаметно наблюдала за собравшимися. К ней подошла леди Гарриэт и ободряюще потрепала по руке.
– Пора! – решительно провозгласила леди Гарриэт.
– Да-да, – поддержала ее Филиппа, – нет смысла откладывать процедуру, через которую все равно придется пройти.
Финеас Ларпент, нотариус Сэндхерстов, заранее представил обеим леди Бентинк список персон, упомянутых в завещании усопшего, и имя Уорбека было в атом списке первым. Филиппа уверяла себя, что нет никаких причин для беспокойства: Сэнди не мог включить в завещание ничего, что не было бы на пользу ей и Киту – но не могла избавиться от тревоги. Почему имя Уорбека попало в завещание?
Под руку с леди Гарриэт Филиппа прошла к своему месту. Помимо знатных гостей, здесь собрались слуги Сэндхерст-Холла, жившие в доме много лет, – дворецкий, экономка, старшая горничная и садовник, кучер и кухарка. Приехали управляющие из других поместий Сэндхерстов. В хорошо сшитой строгой одежде, они всем своим видом подчеркивали, что относятся скорее к господам, нежели к слугам. Филиппа заметила среди них управляющего Сэндхерст-Холла Стэнли Томпкинсона, долгие годы занимавшегося всеми финансовыми делами Сэндхерстов.
Завещание было написано в последние дни итальянской ссылки, когда Сэнди понял, что смерть уже близка. Завещание вложили в специальный пакет, скрепленный фамильной печатью, и доверенный курьер доставил его в Англию, Финеасу Ларпенту. В конторе нотариуса, в несгораемом шкафу для ценных документов, оно хранилось в ожидании, пока морские пути снова станут безопасными и вся семья покойного соберется в Сэндхерст-Холле, чтобы выслушать его последнюю волю. Сэнди отдал необходимые распоряжения, чтобы его вдове и сыну ежемесячно выплачивалась щедрая сумма на содержание, а старшему управляющему выдавались средства на хозяйственные нужды. Он поставил непременное условие: чтение завещания должно состояться не раньше, чем его останки будут захоронены в фамильном склепе…
К крайнему недовольству Филиппы, Уорбек сел почти рядом с ней. Пару минут спустя расселись все остальные. За письменным столом расположился достойнейший мистер Ларпент с завещанием в руках.
– Мужайся, дитя мое, – негромко послышалось слева.
Филиппа повернулась. Леди Августа. Невозможно было понять, были ее слова шуткой или предостережением, но Филиппа напряглась. Это не укрылось от зорких глаз престарелой леди.
– Помни, на этот раз все происходит на глазах у слуг, – пояснила она. – На кухнях сплетничают с не меньшим удовольствием, чем в светских салонах, и с тем же злорадством, ты уж поверь мне.
– Вам не о чем беспокоиться, бабушка, – ответила Филиппа со спокойной улыбкой, хотя сердце ее ныло от беспричинной тревоги. – Даже если я останусь без единого шиллинга, это не заставит меня упасть в обморок. О чем вы разговаривали с Китом?
– Этот молодой человек уже в пять лет наделен обаянием первого красавца Лондона, – усмехнулась герцогиня. – Только представь себе, что будет, когда ему стукнет пятнадцать. Придется воздвигнуть вокруг Сэндхерст-Холла высокую стену, чтобы преградить доступ юным леди, которым он вскружит голову. Ну, а в двадцать ему придется спешно жениться, чтобы оградить себя от преследования дам, в том числе замужних.
– Да уж, он чудо! – согласилась Филиппа, чтобы поддержать шутку. – Я хотела взять его сюда, но потом передумала. Он еще слишком мал, чтобы терпеливо высидеть такую утомительную процедуру.
Разумеется, истинная причина того, что Кит остался в своей комнате, была иной. Что, если Сэнди, измученный болезнью, решил снять с души грех и в завещании исповедался в совершенном обмане? Ни к чему быть Киту свидетелем скандала.
Очевидно, решив, что он достаточно долго держал аудиторию в напряжении, нотариус поднял глаза от завещания и посмотрел на Филиппу. Та кивнула, и в полной тишине зазвучал монотонный голос Финеаса Лар-пента. Как обычно, сначала перечислялись скромные суммы, завещанные слугам. Сумма выделялась не в зависимости от занимаемого места или обязанностей, а в зависимости от срока службы в Сэндхерст-Холле. Как только стало ясно, что ничего пугающего или неожиданного первые строки завещания в себе не несут, мысли Филиппы обратились к человеку, который сидел рядом.
Уорбек слушал с видом прохладно-отстраненным. Видимо, он был озадачен просьбой явиться на слушание, потому что в какой-то момент ей почудился сдержанный вздох нетерпения. Почему бы ему было не остаться дома, если он так нетерпелив, спросила она себя с вялой иронией.