«:…Мы входили в маленькое горное селение. Вдруг из ближайшего дома выскакивает пацан с “калашниковым” и открывает огонь по колонне. Кто-то из товарищей упал, но и пацан падает мертвым. Из-за стены внезапно появилась его мать, схватила автомат из рук сына и уже готова была нажать на курок, нацелив ствол на меня, но я всадил в нее пол-обоймы. Не могу забыть ее глаза, глаза умирающей женщины, защищавшей свою землю. Думаю, что Афганистан не сломят ни США, ни профашистская натовская Западная Европа».
На следующий день мы пригласили всю группу на борт «Pedroma», подняли паруса, и несколько часов ребята, особенно Таня, радовались, как дети: никто из них ранее не ходил под парусом. И мы с Гиной радовались, что доставили людям удовольствие. Это самая большая радость — делать людям добро.
КОШКА МУРЧА
Моя дочь Наташа шла мимо пруда недалеко от нашего дома и увидела, как двое пацанов бросали маленького котенка в воду, в холодную апрельскую воду. Он выкарабкивался на берег, его снова бросали в воду. Что за жестокость! Наташа со слезами на глазах стала просить не топить котенка. «А что ты нам дашь за это?» Наташа порылась в карманах, нашла монеты и отдала этим литовским подросткам. Это было время, когда в так называемой «независимой» Литве в одночасье исчезла человечность, каждый стал, по образному выражению Достоевского, «жидом», то есть старался добыть деньги любым путем. Почти каждый литовский подросток, продавая на улице что-либо, говорил: «Я буду миллионером, как Рокфеллер».
Наташа принесла котенка домой, мокрого, дрожащего от холодного купания. Мы вытерли его, высушили, налили в блюдце теплого молочка, и маленький зверек стал возвращаться к жизни. «Мама не разрешит оставить его дома», — дочка знала мамин характер и побаивалась. Пришла мама. «Никаких кошек в доме!» Но после маленькой дискуссии и рассказа о спасении она сказала: «Ладно уж, если это кот — оставляйте, если кошка — нет». Наташа с волнением и надеждой смотрела на меня, пока я устанавливал пол котенка. «Кот». Хотя ясно было, что это кошечка. Дочка заговорщицки смотрела на меня и была наверху счастья.
Прошел месяц. Я собирался в рейс в Шотландию. И вдруг мама обнаружила, что у нас живет не кот, а кошка. «Вот и забирай ее с собой на судно!» Что я и сделал. Дочка, провожая меня, принесла Мурку (до этого мы звали котенка «Мурчик»), устроила в моей каюте «гнездо» для нее и чуть не плакала, расставаясь. Как известно, кошки привязываются к месту и чуть-чуть — к хозяевам, в отличие от собак. Мурка приняла мою каюту как собственную и вскоре уже играла с заводным пластмассовым мышонком. Единственная проблема была — отучить ее точить когти об обшивку кресел и дивана. Кусок доски, поставленный в каюте, устроил ее, и она острила свои когти о дерево.
На вторую ночь, когда мы шли спокойным Каттегатом, я проснулся от того, что что-то легло на мою грудь (я имею привычку спать на спине, заложив руки за голову). Проснувшись, я услышал легкое мурчанье и понял, что это Мурча (с этого момента я стал звать ее так) удобно устроилась на моей теплой груди. «Мурча, Мурча», — сказал я и начал гладить ее. Она от удовольствия замурлыкала еще громче. Всем нужна ласка: и зверям, и людям. Кошачье мурчание — это просто волшебная музыка, чем-то сродни музыке воды у берега моря. Врачи утверждают (и не без оснований), если имеешь проблемы с сердцем, положи на грудь кошку, пусть она мурлычет. Мягкая вибрация успокаивает нервную систему, уровень адреналина снижается и сердце бьется ритмично.
Иногда я до полуночи задерживался на мостике, и когда входил в каюту, Мурча соскакивала с кресла и легонько терлась-ласкалась у моих ног, как бы спрашивая: «Когда же я могу устроиться на твоей груди?» Думаю, ей нравилось ритмичное биение моего сердца, и она блаженствовала. Может, в ее подсознании остались памятные импульсы сердцебиения мамы-кошки, когда сама она была еще зародышем. Мне это совсем не мешало спать, кошечка была такая маленькая, такая легкая. Когда я переворачивался во сне на правый бок, Мурча тоже передвигалась и всегда ложилась рядом с сердцем, но никогда — по каким-то кошачьим инстинктам — на сердце. За час до рассвета она уходила. Звериное чутье подсказывало, что это лучшее время для охоты. Охотиться вроде бы было не на кого — крыс на борту не было.