В классе шестом, когда всем было по 12–13 лет, с нами учились несколько парней-переростков, из-за войны потерявших четыре года школы. Им было 16–17 лет. Один из них, самый рослый, Алексей (Ляксей — по-пушкаревски) на уроке вытаскивал из штанов эрегированный член и исподтишка показывал девчатам, сидящим в классе. Некоторые из девчат взглянут на Ляксеев член, захихикают тихонько и отвернутся. Только Тоня (я сидел позади нее и все видел) смотрела на фаллос с вожделением, безотрывно. Видимо, природное начало у нее было сильнее, чем у других сверстниц. И, наверняка, у нее было мокро между ног от желания. Тоня была просто здоровая девочка, хорошо сделанная Природой.
После восьмого класса во время школьных каникул я работал в колхозе учетчиком у доярок, зарабатывал трудодни для нашей небогатой, без отца-фронтовика, семьи, отпивался молоком и слушал иногда откровенные разговоры молодых доярок. Летом колхозное стадо перегонялось за речку на пойменные, богатые травой луга. Ранним утром четыре доярки и я переправлялись на лодке и до вечера находились за Десной. Коров доили три раза: утром, в обед и вечером. В мою обязанность входило замерять надоенное молоко, трудодни дояркам насчитывались в зависимости от количества литров. После вечерней дойки приходил баркас и забирал нас и молоко. Между дойками девчата садились на сухой пригорок, подкреплялись, чем бог послал, и начинали судачить, то есть рассказывать о чем-либо. Я присаживался рядом и, растопырив уши, слушал. Однажды молодая незамужняя Вера, лежа на сухой траве, потянулась сладко: «Эх, мужика бы!» Я тут же — мол, какие проблемы, чем я не мужик (в ту пору мне так хотелось женского тела). «Нет, ты пацан еще!» — «Какой пацан, хочешь посмотреть?» — и тронул поднявшееся в штанах место. Все засмеялись. «Пацан, пацан», — подтвердила Катя, более старшая среди женщин и добавила: «Вот я часто вспоминаю своего Ивана, погибшего в проклятую войну. Перевозил на лодке людей через Десну, и когда возвращался — прямое попадание». «Расскажи, как у тебя было в первый раз», — попросила одна из девушек. «Я всячески отказывалась, а он держал меня в объятиях и не выпускал. Я попросилась по малой нужде. Он подхватил меня на руки и отнес. А потом все случилось. У меня дочь-красавица от него». На следующий день Вера рассказывала о своем первом мужчине. Я слушал эти откровенные исповеди, и у меня, взрослеющего подростка, глаза краснели от напряжения, и было обидно, что эти молодые женщины не хотели принимать меня за мужчину. Мне пришлось ждать еще два с половиной года этого события.
МАЙЯ
На пароходе «Новая Земля» каюта третьего штурмана была на шлюпочной палубе по левому борту. Мы стояли в Таллинне на судоремонтном заводе «Коопли». Штурманские вахты были суточными, как обычно при стоянке в порту.
Утром в 8 часов я сменился, позавтракал в кают-компании и лег на койку с книгой в руке (всю жизнь перед сном нужна была книга). Уже глаза стали слипаться, как раздался стук в дверь. Вошла лаборантка Майя, хрупкая, лет под тридцать женщина. Для меня, двадцатидвухлетнего, она была старухой. «Ой, извините, можно я попечатаю на машинке акты анализов?» — спросила она. «Какие вопросы, садитесь, печатайте, что вам нужно, и чувствуйте себя, как в своей каюте». Она мило улыбнулась, взглянув на меня, лежащего в одних трусах, но за полузатянутыми занавесками койки. Не стук клавишей машинки, а что-то другое отогнало начисто сон. Женщина в каюте, и мы одни. Инстинктивно в голову вошли шальные мысли и кое-что воспрянуло. Желание в таком возрасте не заставляет себя ждать. Минут через десять печатание закончилось, я выглянул за штору — Майя собирала листки. «Что нового на вашей палубе?» — спросил я у нее. Она встала с кресла и подошла поближе ко мне. «Что там может быть нового, комиссар сейчас хороший, не лазает по вечерам с проверкой женских кают». — «Присядьте сюда, не бойтесь», — сказал я, чуточку отодвигаясь к переборке, давая место сесть ей, благо койка была низкой. Майя села, оставив листки бумаги на столе. А дальше сработал природный инстинкт: я чуть приподнялся, обнял, сжал, схватил Майю, и она уже лежала на койке. Было небольшое сопротивление, обычное для женщины в такой ситуации, но мне так хотелось, моя гиперсексуальность рвалась наружу с такой мощью, что выпустить «жертву» было выше моих сил. Некогда было раздевать ее, не было времени — дверь была не заперта, и кто-нибудь мог войти. Я просто оттянул чуть в сторону низ маленьких черных трусиков. Через секунду она уже обнимала меня, забыв, что надо бы еще немножко попротестовать. Все закончилось быстро. Моя природная потребность была удовлетворена, а о партнерше я вовсе не думал, будто это была резиновая кукла. Отвалился в сторону и почти тут же захрапел, нет, нет, не захрапел, я никогда не храпел, и многие женщины были благодарны за это, помучившись годами с храпящими мужьями. Что делала и о чем думала Майя — мне было все равно, я уже забыл о ней, я уже почти спал. Сквозь дрему услышал, что она с кем-то разговаривает. Я чуть отодвинул коечную штору. У открытого иллюминатора стоял наш электромеханик Саша Москаленко. Они говорили о мужчинах и женщинах. «Ах, — слышу голос Майи, — некоторые мужчины, как животное: получили свое и уснули, им бы поласкать женщину, но они не знают, как это важно для нас». Я слушал, притаившись за задернутыми шторами, и мне стало так стыдно, так стыдно, что я на всю жизнь запомнил слова этой женщины. Это был хороший урок для меня. Все, конечно, приходит с опытом, и не сразу, но Майя помогла мне понять многое, и в будущем — не таком уж скором — я старался не быть эгоистом (не всегда, правда). Всю жизнь я был хорошим учеником в любой учебе — в школе, в мореходке, в институте, и, в конце концов, — на ложе любви. И когда партнерша говорила: «Ах, ты такой чудесный любовник», — это было как похвальная грамота. Я помню, как в наш Дом отдыха в Иодкранте («Океанрыбфлот»), где несколько друзей-капитанов отдыхали летом, приехала группа харьковчан-кагэбистов, и среди них несколько женщин. Одна из них, миловидная, лет тридцати (капитан КГБ), ходила немножко грустная. Валерий Ширпитис, клайпедский кагэбист, курирующий флот, и мой приятель, подошел ко мне: «Петя, вы…би ее, она так хочет тебя, а уже скоро уезжать. Это будет не по советскому регламенту — вернуться домой с курорта, ни с кем не переспав». Следующей ночью она благодарно обнимала меня: «Спасибо, спасибо, спасибо. Я буду помнить тебя всегда».