Она казалась побитой и использованной. С бледным после нападок лицом, выступившей влагой в горящих безумной ненавистью глазах. В тех и раньше не было ничего кроме чего-то необъяснимо ранимого и сложного, того, чего сама А-Суэ никогда не испытывала.
И пускай неприязнь к ней со стороны Мин Суэ была слишком очевидной — смысла скрывать ее сейчас не было никакого.
Их обсуждение пропажи и попытки вытащить наружу постыдную правду превратилось в выяснение отношений и разрешения давних споров.
— Ты не знаешь меня, Чень, — слова давались ей тяжело. Голос все еще слегка сипел. — Ты ничего обо мне не знаешь, — она уже не пыталась скрыть свою обиду. — Моя семья и фамилия не делают меня чудовищем. Моя жизнь — череда моих выборов. Моих. Не моей семьи. Ты то должна знать, — яд сквозил в каждой выговоренной букве, — какого это — быть тенью прошлых ошибок.
Мин Суэ не была ошибкой. Ее жизнь была подарком матери и отца, как и счастливое, хотя и не самое роскошное детство. И появись возможность вернуть время вспять и не дать родителям найти друг друга на том злополучном фестивале в Майсон де Вин — никогда бы этого не сделала. Они и сами порой говорили об этом.
Никогда не скрывая для дочери кем именно являются, и почему мама красит волосы себе и А-Суэ. Белые, словно снег на просторах земель, где они жили. Ясный и сияющий в лучах утреннего солнца.
И почему нет у них никакой родни, как у других людей вокруг, и почему они должны ценить и оберегать друг друга больше, чем другие.
Этого было не понять Клариссе. Лживой и подлой гадюке без схожего груза за плечами. С проложенной дорогой к светлому и безоблачному будущему из такого радужного настоящего.
Острая на язык, с ужасными мыслями в голове.
Не сумев сдержать свою злость в себе, Мин Суэ не заметила, как замахнулась для удара.
— Никто не смеет меня бить! — зашипела Кларисса, перехватывая чужую руку возле своего лица. — Поверь мне, Чень, — отпустив и сделав несколько шагов назад, она продолжила: — я опаснее, чем тебе даже могло в голову прийти.
Искрящиеся в синих глазах слезы вперемешку с безграничной яростью напоминали россыпь кобальтовых жемчужин.
Кто бы мог подумать, что такая крошечная и нежная на первый взгляд девушка может хранить в себе столько ядовитой злобы
— Да кто ты вообще такая, чтобы угрожать мне, — голова шумела от злобы и возбуждения. Все самое худшее и темное в них обеих вылезло наружу. Не в самый удачный момент, не при лучших зрителях. — Скажи правду и прими свою участь с гордостью. Или Монтгомери неизвестно, что это?
— Гордость — основа наших семейных ценностей, госпожа Чень.
Кларисса, сжимающая ее запястье, застыла. Мин Суэ на мгновение подумала, что та и вовсе разучилась дышать и двигаться. Заметила, как чужие глаза в ужасе расширились, а слишком синяя радужка потемнела на несколько тонов.
Позади женщины, вошедшей в зал, следовала прислуга. Несколько довольно крепко сложенных девушек, одетых в простые светлые платья.
Не нужно было быть гением, чтобы узнать их гостью.
Все они, как на подбор: синеглазые, утонченные и кудрявые.
Госпожа Монтгомери. Матерь Клариссы.
Неужто пришла заступиться за дочь, чуть учуяв неладное. Мин Суэ кольнула зависть. Несмотря на всю свою гнилость, у Клариссы было все то, чего она не заслуживала и не ценила. Начиная от несметных богатств, заканчивая любящей семьей.
Наверняка ей будет стыдно смотреть на мать после того предательства, которое она совершила по отношению к Валькоайненам. А-Суэ пообещала себе, что даст этому так просто сойти им с рук.
— Леди Анна, — королева Фавели недовольно свела брови, но больше ничего не сказала.
— Я слышала о пропаже юной Мейрен, Ваше Величество, — на светящемся жизнью и умиротворением лице пробежала мрачная тень. — Какая жалость, надеюсь, все обойдется.
— Мою дочь разыскивают лучшие рыцари, — сообщила королева. — Они быстро найдут ее и Наследного принца Чжаньши. Не о чем волноваться.
— О, все будет так, как вы и говорите, я уверена. Но даже ваша уверенность не смогла уберечь мою дочь от нападок вашей племянницы.
Госпожа Фавели недовольно поджала губы. Компания Монтгомери также не была ей по душе.