Юна тоскливо вздохнула:
– Хорошо, но я лягу отдельно.
– Хватит капризничать. Лезь уже, а то я передумаю!
Суровые нотки в голосе Маргена заставили девушку поторопиться. Испытывать его терпение было чревато.
Фургон оказался заполнен тюками, набитыми чем-то мягким. Юна решила, что это либо меха, либо шерсть. Она уютно устроилась на одном из них и даже выдвинула парочку перед собой, создав небольшой заслон от нескромных глаз. Затем сняла подбитый ватой жилет и скрутилась под ним в комочек. Так было теплее.
И все же ее продолжала бить нервная дрожь.
Лежа в темноте, вслушиваясь в храп спящего рядом Рома, Юна кусала губы. Отчаянная тоска рвала душу. Страх перед будущим, страх за отца, сожаление и надежда свернулись в острый комок эмоций, который душил, не давая дышать.
На глазах навернулись слезы. Юна заморгала, пытаясь побыстрее от них избавиться, и почувствовала, как медальон на груди начал теплеть.
Машинально достала его.
Хранитель мягко светился, будто подбадривая и успокаивая.
– Юн, погаси эту дрянь, – раздался недовольный голос Маргена. Она даже не заметила, когда он влез в фургон и устроился рядом с ней! – А то привлечешь к нам ненужное внимание!
– Я осторожно, – прошептала, быстро пряча медальон под рубашку. – Не люблю темноту.
– А я не люблю разные магические штуки, – Марген коснулся навеса над ее головой. – Если не хочешь, чтобы я отобрал твою игрушку – держи ее подальше от моих глаз.
По ткани заструилось золотистое свечение. Оно окружило девушку легким облачком, состоящим из тысячи искр.
Присмотревшись, Юна смогла разглядеть небольших светлячков. Хотела коснуться одного, но он тут же отполз от ее пальца. Она вздохнула: зато этот свет не мешает другим. На стороне Маргена все так же темно.
– И зачем мне в дороге трус, который боится темноты? – проворчал лунданец, словно прочитав ее мысли.
Юна смолчала.
Крыть было нечем. Она действительно боялась темноты. По натуре не трусливая, она просто теряла себя, не в силах противостоять леденящей животной панике, отсекающей разум и все инстинкты, кроме одного – ужаса перед тьмой и тем, что в ней таится.
Во дворце знали об этой особенности только король и несколько его доверенных лиц, включая Этана. Но если Ульрих считал боязнь темноты женским капризом, то принц целенаправленно изводил Юну. А в ответ на гневные крики смеялся, что просто помогает ей перерасти этот страх.
Однажды он обманом завлек ее в заброшенную часть дворцового комплекса, где уже много лет никто не жил, и запер в подвале. Тогда у Юны случилась истерика. Срочно вызванный придворный целитель дал успокаивающую настойку и покачал головой в ответ на вопрос короля:
– Это невозможно вылечить магией или лекарствами. Нужно выяснить первопричину страха, а она, как я понимаю, кроется в прошлом ее высочества.
Но Юна не помнила когда и почему темнота начала ее так пугать. Видимо, это случилось, когда она была совсем маленькой.
– Эй, Юн, – голос Маргена вырвал ее из воспоминаний, – ты правда знаешь безопасный путь через горы?
Не желая раскрывать правду, она притворилась, что спит, и смолчала. Затем услышала легкий шорох, а через минуту почувствовала, как лунданец навис над ней, ощупывая взглядом лицо.
Ей стоило больших усилий не дрогнуть и не открыть глаза. Сосредоточившись на дыхании, она начала считать про себя. И не заметила, как на самом деле уснула.
Молодой организм требовал отдыха, и даже мытарства последних дней не могли ему помешать.
К утру Юна начала крутиться во сне. Ее будто что-то давило, что-то не давало покоя. Даже приснилось, что она надела платье с тугим корсетом, сжавшим талию до потери дыхания. При этом больше всего давило в районе груди, словно там лежало бревно.
Когда она открыла глаза, светлячки все еще находились на стенке, тускло освещая внутренности фургона. Мешки, которые Юна выставила в целях защиты, были отброшены. А огромная ручища Маргена бесцеремонно сжимала ее грудь. Сам лунданец мирно похрапывал рядом, уткнувшись носом в рваный ежик волос на макушке девушки.
Юна оцепенела.
Да, что он себе позволяет?!
Попыталась отодвинуть чужую руку, но та только сжалась сильнее, подгребая девушку к телу лунданца. Тот заворчал во сне, будто охранял свое сокровище, а не лапал малознакомого парня!