– Даже на пару-тройку дней?
– После сдачи объекта хоть на неделю. Я ведущий специалист, и вся ответственность за «ум» квартала на мне. Но я мог бы поручить многое своему заму и контролировать его дистанционно.
– Ты сказал об этом боссу?
– Конечно. Но он ничего не хочет слушать. Тычет меня мордой в контракт, в котором нет пункта о том, что я могу потребовать отпуск на случай смерти ближайшего родственника. Попросить – да. Но в данный момент мое отсутствие может отрицательно сказаться на делах фирмы. Так что… – Боря резко замолчал, потому что понимал – еще слово, и голос задрожит. А он не хотел проявлять слабость даже перед корешом.
– Борис, я отключусь на некоторое время, мне пару звонков надо сделать. Я наберу, как только освобожусь. Хорошо?
– ОК, кореш. Звони в любое время, не знаю, смогу ли сегодня уснуть.
Закончив разговор, Борис швырнул телефон в кресло и отошел от окна. Пометался между спальней и кухней. Выбрал ванную комнату. В ней установлено шикарнейшее джакузи, а он в ней лежал пару раз, и всегда с Фати. Сейчас ему не помешает расслабляющая ванна. Борис пустил воду, бросил ароматной соли. Но когда джакузи наполнилось, а это произошло за считаные минуты, он в нее не полез. И вино, что налил себе в хрустальный бокал, вылил в раковину. Он не хочет любоваться панорамой Дубай-Марины, нежиться в пене, смаковать выдержанное «Совиньон», потому что все это уместно в минуты довольства жизнью. А Боре плохо. Он страдает, и его могло бы отвлечь действие. Если бы большой босс отпустил его, он уже сидел бы в аэропорту в ожидании рейса, а утром был дома. Там мама, сестра с мужем, племянница и… бабуля. А если точнее, ее тело. Старикам не делают вскрытие, если смерть ненасильственная, и позволяют родственникам решать, где они хотят оставить тело до погребения: в специальных «скорбных» местах или дома. Борина родительница и его сестра решили, что бабушка до последнего останется в квартире, где выросла и она, и ее дочь, и внуки…
У нее было чудесное имя – Любовь. Или, как ее называли в семье еще в те далекие времена, когда в проекте не было ни то что Бори, но и даже его мамы, Либе. Отец бабули прошел всю войну, был адъютантом самого маршала Жукова, а в пятидесятых с семьей жил в ГДР несколько лет. Он очень хорошо знал немецкий, учил этому языку и жену, и дочь. Первая противилась. Ей не нравилось, как он звучит, она считала немецкий агрессивным. Да и на кой он ей? Живут на советской стороне Берлина. Если фрицы хотят общаться с победителями, пусть осваивают русский. А Любочка запоминала все слова и выражения. Она еще до переезда в ГДР могла худо-бедно вести диалог. А уж как обосновались в Берлине, так начала шпарить по-немецки не хуже детей дипломатов, что в спецшколе обучались. В освоении немецкого, кроме отца, ей помогал местный мальчишка, с которым она очень сблизилась. Ганс, кажется. Или Хайнц. Он перевел ее имя на родной язык – Liebe, а за ним подхватили мама и папа. Так Любочка и для своих стала Либе.
Семья вернулась в СССР в пятьдесят пятом. Бабушке тогда было четырнадцать (она родилась первого июня, а двадцать второго началась Великая Отечественная война). Через четыре года Либе поступила в МГИМО. По окончании вуза работала переводчиком. Замуж вышла по тем временем поздно, в тридцать. Родила дочь. Супруг был значительно ее старше, чуть ли не вдвое, имел не только сына от предыдущего брака, но и внуков. Поэтому Любочка рано овдовела и больше замуж не вышла. А могла бы. У нее всегда имелись поклонники. Либе с возрастом не утратила ни очарования, ни стройности, ни легкости нрава. Когда лежала в больнице, где ей оперировали сердце, шутила с медперсоналом и отвечала на заигрывания одного из пациентов. Губки подкрашивать также не забывала. И казенный халат из простенького ситца драпировала богатыми шалями или накидками, что привезла из дома.
Либе обожали все члены семьи. Не только кровные родственники: родители, дочь, внуки, – но и зять, муж Бориной сестры Дашутки. Оба жили на ее территории, но не тяготились этим. Правда, немного Любовь Васильевну побаивались. Бабуля не терпела не то что крика, даже разговоров на повышенных тонах. В ЕЕ доме никто не смел ссориться, только решать спорные вопросы путем цивилизованного диалога. А еще нельзя без спроса трогать вещи Либе. Каждая была неприкосновенной.
…Снова затренькал телефон. Звонил Али. Оказалось, что прошло уже больше получаса с того момента, как они закончили разговор.
– В Аджмане тебе во сколько нужно быть? – спросил друг.
– В девять.
– Приезжай к семи, бери помощника. Раньше начнете, раньше закончите.
– А куда мне торопиться?