Но мой мозг сейчас совершенно ненадежен.
Он поддается потребностям моего тела и теряет всякую логику.
Я отпускаю подушку, оставляя на ней пятно крови и слез, и хнычу.
— Восемь… Девять… Д-десять.
Адриан добавляет еще один палец, и я чувствую, что распадаюсь, разрушаюсь на пути его уничтожения. Мои стенки сжимаются вокруг его пальцев, и я кричу от облегчения, когда он толкает их внутрь, давая мне трение, в котором я нуждалась с тех пор, как его ремень впервые опустился на мою задницу.
Я пытаюсь извиваться, но путы удерживают меня на месте, не давая возможности двигаться. Я совершенно беспомощна в его руках, марионетка, с которой он может делать все, что пожелает. И на секунду я сдаюсь этой судьбе, когда он бьет меня в последний раз.
— Одиннадцать! — Я кричу, когда мой оргазм проходит через меня одновременно с жалом. Мое сердце подскакивает к горлу, и я думаю, что на самом деле сейчас перестану дышать и умру в муках удовольствия и боли.
Это темный экстаз, сумасшедшее блаженство, играющее на грани безумия. Но каждая часть меня жаждет этого, влюбляется в это без всякой мысли.
Я кусаю подушку, чтобы заглушить стоны, вызов во мне горит так же ярко, как оргазм.
Что-то холодное и тугое обвивается вокруг моего горла, и я задыхаюсь, когда понимаю, что это ремень. Адриан поднимает меня, используя его. Моя спина выгибается, но я сжимаю зубами подушку, поднимая ее вместе с собой.
Его губы вызывают дрожь в моей душе, когда он тихо шепчет мне на ухо.
— Отпусти ее.
Я отчаянно мотаю головой.
— Отпусти, черт возьми, ее, Лия.
Я встречаю его пустые глаза своими дерзкими и снова качаю головой.
Адриан выдергивает подушку и снимает ремень, переворачивая меня. Боль взрывается в моей спине, когда она ударяется о матрас.
Мои связанные руки скручиваются, прежде чем они оказываются в удобном положении над головой. Теперь, когда я больше не кусаю подушку, я чувствую, как другие звуки пытаются вырваться. Я снова кусаю свои губы, не обращая внимания на кровь, которая продолжает сочиться в мой рот.
Адриан раздвигает мои ноги и прокладывает себе путь между ними. Он такой большой и сильный, что мне, кажется, он способен разорвать меня пополам с каждым движением.
Каждое движение по матрасу вызывает непреодолимое трение о мою задницу. Хотела бы я, чтобы это было все. Я хочу, чтобы боль и обида были всем, что я чувствовала сейчас. Я хочу, чтобы не было запаха удовольствия, стреляющего из горящих ран и прямо в мою киску. Оставшиеся покалывания от моего оргазма обостряются до невыносимого уровня.
Мне нужно кое-что. Я не знаю, что именно, но этого оргазма было недостаточно.
Адриан расстегивает штаны, и я задерживаю дыхание, когда он освобождает свой член. Это было великолепное зрелище, когда он был наполовину эрегирован в прошлый раз, но теперь, когда он полностью затвердел с сердитыми венами, видимыми на поверхности, я боюсь.
Но, к моему ужасу, я не только боюсь. Болезненное чувство предвкушения просачивается в мою грудную клетку и гнездится между костями.
Знать, что он стал твердым, избивая меня, что он получил удовольствие, причиняя мне боль, должно быть унизительно — даже богохульно, — но это не так.
Адриан сжимает свой набухший член и сжимает его не так нежно, как будто он сердится на него — или, возможно, он сердится на меня.
Его мускулы под рубашкой напрягаются в такт движению, а покрытые чернилами предплечья кажутся неземными, твердыми и готовыми причинить столько же удовольствия, сколько и боли.
Капля спермы стекает по его члену, и я сильнее прикусываю губу, не в силах отвести взгляд ни от него, ни от нее.
Мое сердце болит, а бедра сжимаются.
Кажется, я сломлена. Потому что прямо сейчас у меня есть мысли, которые я не должна иметь ни при каких обстоятельствах, перед этим мужчиной.
Мысли, которые закончатся моей гибелью.
— Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя, Лия? — Его голос хриплый, полный безумной темноты и похоти. Кажется, они идут для него рука об руку. Как будто он не может чувствовать никакого удовольствия, если это не так безумно, как его испорченная голова.
Я не такая, как он. Я говорю себе, что я нормальная. Я чертовски ванильная. И все же я не качаю головой. Я знаю, что должна, я должна сказать ему, чтобы он отвалил, что я никогда не хочу, чтобы он трахал меня.
Но я не делаю этого.
Я все еще в ловушке от вида того, как он дрочит. Как его мышцы и татуировки сокращаются от движения. Как мерцают его глаза, меняя цвет с серого на более темный. Я хочу знать, останется ли выражение его лица таким же, пока он внутри меня.