Нет.
— Мамочка?
Я открываю глаза, сердце стучит так громко, что я слышу только его биение. Джереми нависает надо мной, его маленькая рука тянет меня за ночную рубашку.
Подождите. Ночная рубашка. Мне казалось, что я заснула голой. Когда я ее надела?
— Мамочка? — снова зовет Джереми, его крошечный подбородок дрожит.
— Эй, малыш. Доброе утро.
— Д-доброе утро. — Он шмыгает носом, вытирая глаза тыльной стороной ладони.
Я провожу большим пальцем по его слезам.
— Почему ты плачешь?
— Потому что тебя там не было, когда я проснулся сегодня утром. Я думал, ты опять ушла.
— Я же сказала, что не уйду. Ты мне не веришь?
Его серые глаза затуманились слезами.
— Но ты всегда исчезаешь, мамочка.
Я исчезаю? Я имею в виду, Лия исчезала? Зачем ей это? На самом деле, узнав Адриана, я точно знаю, почему она это делала. Он не из тех мужчин, с которыми можно остаться по доброй воле.
Он — воплощение дьявола. Ненавистный мудак, единственная цель которого — сметать всех на своем пути.
Но даже в таком случае Джереми — ее сын. Она не должна была оставлять его с таким мужчиной. Ни один из них не заслуживает того благословения, которым является Джереми.
Смягчая голос, я улыбаюсь ему.
— Я больше не буду этого делать, мой маленький ангел.
— Правда?
— Правда, так что перестань плакать. — Я вытираю его щеки подушечками пальцев.
— Ты сказала, что поспишь со мной, мамочка.
— У твоего отца были другие планы. — Мне нужны все силы, чтобы не сказать «у твоего мудака-отца»
Я принимаю сидячее положение, и боль взрывается по всей моей заднице и внутренней стороне бедер. Я вздрагиваю, хватаясь за спинку кровати, чтобы сохранить равновесие.
Мне так больно, как никогда раньше, а он даже не трахнул меня — и не стал бы, по его словам.
Мои внутренности горят от напоминания о безжалостных ударах Адриана и развратном типе удовольствия, которое его пальцы вырвали из меня.
Не имело значения, как сильно я сопротивлялась, как сильно я хотела ненавидеть это. Он подчинил меня своей воле до такой степени, что я действительно жаждала этого. Я хотела этого так, как никогда ничего не хотела.
Но теперь я хочу испепелить прошлую ночь и все, что с ней связано, из моих воспоминаний.
— Ты ранена, мамочка?
Я улыбаюсь.
— Немного.
— Я поцелую тебя, и станет лучше.
Я смеюсь и подставляю ему щеку.
— Давай.
Он целует меня, его маленькие руки обвиваются вокруг моей шеи. Я не могу избавиться от желания обнять его, поэтому поднимаю и сажаю к себе на колени, не обращая внимания на боль в заднице.
— Ты любишь обниматься, Джер?
— Что значит обниматься?
О, у бедного ребенка такие ужасные родители. Я притягиваю его к себе под одеяло и прижимаю к себе, убирая волосы с его глаз.
— Это называется обниматься.
Он ухмыляется.
— Ты будешь обниматься со мной каждый день?
— Каждый божий день, а потом… — Я замолкаю, щекоча его животик. — Я собираюсь напасть на тебя.
Он разражается неудержимым хихиканьем.
— Нет, мамочка, неееет!
— Тебе конец, Джер.
— Мамочка! — Он фыркает от смеха, пытаясь защитить свой живот.
Его радость заразительна, и я смеюсь вместе с ним. И вот так мой день начинается с самого лучшего начала.
Кроме боли в заднице и еще одной — в затылке. Может быть, вчера я и игнорировала свою потребность в алкоголе, но не думаю, что смогу прожить еще один такой день.
После того, как я принимаю душ и помогаю Джереми принять ванну, мы одеваемся в одинаковые цвета. Черные брюки и зеленые фланелевые рубашки. Я использую шарф в качестве пояса. Других маек я не нахожу — после того, как дикарь порвал единственную доступную. Поэтому я надеваю рубашку с короткими рукавами и скручиваю ее внизу, а затем собираю в узел так, чтобы был виден мой пупок. Сегодня я ношу каблуки, потому что чувствую, что мне нужно быть выше, чтобы крой брюк смотрелся хорошо.
Джереми надевает очки в белой оправе, и я нахожу такие же в ящике стола. Не важно, что мы в помещении. Я делаю несколько селфи с маленьким ангелом, потому что мы считаем себя самым крутым дуэтом матери и сына. Джереми позирует и улыбается, как профессиональная модель, неудержимо хихикая всякий раз, когда я пытаюсь пощекотать его живот.
После нашей фотосессии мы снимаем солнцезащитные очки, и я включаю испанскую поп-песню на своем телефоне в его комнате. Глаза Джереми выпучиваются, когда я беру его за руку и начинаю танцевать с ним.
Он слегка двигает бедрами, и когда я поворачиваю его, он задыхается от смеха.