— Ура! Ура! — подхватил Новосельцев.
Шафров скользнул недовольным взглядом по Старцеву, расценив его тост как вызов, но ничего не ответил, опустил бокал на стол. То же самое сделали Марутаев и Марина.
— Господа, что это значит? — спросил Новосельцев.
— Александр Александрович, вам не нравится мой тост?
В голосе Старцева Шафров уловил угрожающие нотки, подумал, что ни семейное торжество, ни вынужденное внимание, которые были оказаны нежданным гостями, не предотвратили, а только несколько отсрочили принципиальный разговор. Однако это его не испугало, а придало силы, и он ответил:
— Простите за откровение, господа, но с некоторых пор я стал иначе думать о судьбе русской эмиграции.
— Папа, — попыталась остановить его Марина, но он предостерегающим жестом руки успокоил ее.
Старцев и Новосельцев многозначительно переглянулись.
— Это интересно, — отметил Новосельцев. Опрокинув в рот рюмку водки и, дробя зубами соленый огурец, спросил: — И что же вы думаете, любезный Александр Александрович?
— Надеюсь, господа, ваш визит к нам не случаен? — поинтересовался Шафров.
— Вы проницательны, — ответил Старцев.
— В таком случае мне надлежит быть откровенным?
— Безусловно, — посоветовал Новосельцев, наспех справившись с закуской и положив вилку на стол.
— Так вот, господа. Я только что вернулся из советского посольства.
— Это мы знаем, — бросил недобро Старцев.
— Нас интересует, зачем вы туда ходили? — перешел Новосельцев к тону допроса.
Отложив прибор и отодвинув от себя тарелку, он принял позу следователя.
— Это что? Допрос? — гневно спросила Марина, но Шафров вновь остановил ее.
— Успокойся, Марина, — сказал он. Лицо его побагровело, в глазах появился недобрый блеск. — Это объяснение. Не сегодня, так завтра оно должно было состояться, — Он перевел дыхание. Посмотрел на взбыченно сидевшего Новосельцева, надменного Старцева, продолжил напряженно, рассудительно: — Видите ли, господа, я уже давно не разделяю монархических взглядов о возвращении на Родину на белом коне победителя. — Скривил в усмешке бледные губы, — К сожалению или к счастью, но среди нас уже нет и не будет победителя. — Он бросал в лицо своим бывшим единомышленникам, ставшими ныне его противниками, сокровенные, тяжело выстраданные мысли, — После долгих и болезненных размышлений я пришел к выводу, что в Россию надо возвращаться со склоненной головой.
Новосельцев заерзал в кресле, но перебивать не стал, лишь недовольно хмыкнул. Старцев смотрел на Шафрова в картинном изумлении и тоже молчал, будто подталкивая, дескать «И что дальше, сударь?»
— Да, да, господа, — повторил убежденно Шафров, — Со склоненной головой. Как известно, повинную голову меч не сечет.
— Помилуй Бог! — воскликнул Новосельцев и откинулся на спинку стула, заскрипевшим под его грузным телом. — С каких это пор вы, Александр Александрович, стали так думать? Какой поворот мыслей! Разве не вы, сударь верой и правдой служили его высоко превосходительству адмиралу Колчаку? Если забыли, так я напомню. Ха-ха-ха! — зло засмеялся он. — Поздно вехи менять начали, полный ход назад отрабатывать. В нашем с вами положении на курсе рыскать опасно.
— Ну, и что из того, что я служил в армии Колчака? — вспылил Шафров. Напоминание об этом словно бичом обожгло его, он обозленно, вприщур посмотрел на Новосельцева, и ответил, усмиряя клокотавший в груди гнев, — Ошибка, которую я допустил в России, не может быть всю жизнь клеймом Каина на мне. Время многое изменило, в том числе и отношение Родины к таким эмигрантам, как я и мои дети. Советский народ великодушен. Он умеет прощать своих сыновей и дочерей, особенно, если они обращаются к нему с чистым сердцем.
— Александр Александрович, — с деланным удивлением заговорил Старцев. — Я потрясен образом вашего мышления. Поверьте, весьма прискорбно, что боевой офицер русского военно-морского флота, кавалер орденов его величества, царя России, спустил андреевский флаг с флагштока боевого корабля. Я потрясен, — повторил он театрально. — За Родину надо бороться. Ее надо отвоевать, освободить от большевиков.
Упреком в нарушении верности андреевскому флагу, требованием бороться за Родину с большевиками Старцев словно подлил масла в огонь разгоравшегося спора. Шафров энергично поднялся, бросил на стол салфетку, гневно спросил: