Обезьяны
Обезьяны крадут по ночам из деревни младенцев,
и от них ни один защитить не способен свой дом.
Каждый раз раздирают одно материнское сердце
их когтистые руки, и путь их богами ведом.
Обезьяны приходят, как только утешатся джунгли
духотой темноты, отдыхая от яркости дня.
След их ног на земле будто мраком горячим обуглен,
а глаза их кровавы и блеском лицо багрянят.
Лишь становится сумрак для нас ослепительно пегим,
пасть болота из ужаса держит в себе глубоко.
Я давно наблюдаю за каждым полночным набегом,
очарованный видом заточенных белых клыков.
Мои руки познали отчаянье раненых тигров
и голодных шакалов и даже бесчестность ножа,
я гордился их твёрдостью, словно предела достигнув,
но идут обезьяны — они в восхищеньи дрожат.
Словно ангелы мести, летят средь кустистых деревьев
и заходят в дома, не боясь ни ножа, ни огня.
Обезьяны намного умнее людей из деревни
и возможно, что даже отчасти умнее меня.
Хоть встают на защиту, трусливо слипаясь комками,
все мужчины деревни — при виде нахлынувших груд
убегают, вопят, попадают в свои же капканы...
Обезьяны — хохочут — и рвут — и крушат — и идут.
И клыками своими всё зло преисподней ощеря,
за детьми тянут руки — исход каждой ночи таков.
...Я не знаю, что будет, когда я найду их пещеру,
что увижу там — кости, иль может, забитых рабов?..
Я давно не охочусь, но что-то мне хочется крови.
Видно, боги послали из ада ко мне обезьян.
Только радости нет уж держать свой кинжал наготове,
словно он в моей силе — назойливый глупый изъян.
Я отброшу кинжал и доверюсь охотничьей жажде
и нырну в брюхо джунглей, едва разожгутся огни.
И покажется, будто с рождения знал, что однажды.
я уйду к обезьянам и стану таким, как они.
2018
Ураган
Будто грозящий шквал, гулко гремят колёса
крошечных поездов над позвонками шпал.
Что-то шепча листвой, в ставни стучится осень.
старый и ржавый клён сонно к окну припал.
Створки открыл порыв вздохом шершаво-клейким,
жёлтый засохший лист мягко на рельсы лёг…
Поезд затих и встал — кончились батарейки.
В сумраке туч сверкнул матовый огонёк.
Маленький рядовой, сделанный из пластмассы,
смотрит на потолок — небо с узлом сетей.
Нет у него лица — облик размыт и смазан
кистью нещадных лет, веки накрыла тень.
С севера гонит ночь ветер бесстрастный, серый.
Словно туман, ползут сумерки в никуда.
Маленький рядовой грудью стоит на север,
а за спиной его — целый отряд солдат.
Ружья наперевес, все, как один, безлики,
все, как один, не спят, смотрят в ночную гарь.
Слышатся за окном ветреной скрипки крики —
вечер играет вальс. Близится ураган.
Громом — хлопки дверей; воет, крепчает ветер,
режет ножами дом — холодны и остры.
Где-то в подвальной тьме в страхе рыдают дети,
маленький рядовой брошен среди игры.
Кубики на полу, кукла с застывшим взглядом…
Стёкла дрожат, кричат; буря совсем близка —
с грохотом крыш придёт и забушует рядом.
В тучах уже кипит жарким огнём река,
скоро прольётся вниз. Бешеный вальс грохочет,
сыплется потолок, будто песок в часах,
ломится ураган в грудь опалённой ночи.
На переломы крыш рухнули небеса.
Взрыв — и за ним другой, дом разрывает пламя
и пожирает пыль. Пепел горяч и быстр.
Астры цветут в стенах клумбой огня, кострами;
ветер, взрастивший их, гонит дожди из искр.
Облако пепла жжёт раны стены белёсой,
огненный шут-танцор корчится в хрустких па…
Будто прошедший шквал, гулко гремят колёса
сломанных поездов в острых обломках шпал.
Только отряд солдат мёртв и растерзан в клочья,
кукла без головы где-то в огне лежит.
Маленький рядовой верить во смерть не хочет,
хоть он в бою с огнём подло-случайно жив.
Смыто всё в ночь щелчком злых ураганьих пальцев,
в гулкой подвальной тьме шорохов больше нет…
Буря не помнит, как вечером затерялся
маленький рядовой в слишком большой войне.
2015
Это я
Оглянись, посмотри — это я прихожу к тебе в полдень,
каждый раз закрывая лицо почтальонской фуражкой.