— Нет. Немного позже.
— Как думаете, мог Саймон за ним последовать?
— Сомневаюсь, — сказал Джефф. — Алекс под конец не ладил с Саймоном. Никто из нас с ним не ладил. Саймон в последние месяцы сильно изменился. Он… словом, набросился на Кэт как-то вечером, когда был под кайфом. Алекс так и не простил ему этого.
Я положил трубку и повернулся в кресле. На полке, среди фотографий пропавших без вести, была начерченная карта пляжа.
Возможность выбора значительно сузилась.
Пять часов спустя, когда я въехал в Корнуолл, началась зима, краски поздней осени сменились светлым лоскутным одеялом, накрывшим поля и городки. Милях в сорока от Каркондрока я остановился у кафе и съел поздний обед. Послеполуденный ветерок медленно вращал ветряки в Делаболе.
Сам Каркондрок представлял собой затейливый участок дороги с магазинами по обеим сторонам и домами на холмах. Его окаймлял Атлантический океан и нечеткие очертания островов Силли. Пляж шел параллельно главной улице, а шоссе выходило из деревни и тянулось вдоль утеса. Чем выше поднималось шоссе, тем больше были дома — и тем лучше обзор. Внизу, у подножия утеса, пляж в конце концов исчезал, сменялся прибойными пещерами, напоминавшими жемчужины, нанизанные на береговую линию.
Между пляжем и деревней я нашел автостоянку, а затем отправился в самый большой магазин — бакалейный — и показал там фотографию Алекса. Его никто не знал. В конце главной улицы, где дорога поднималась к утесу, стоял старый деревянный сарай. За ним пивная и красивая церковь с увитыми плющом стенами. Все несло на себе отпечаток старины: посеревшие от возраста своды, неровные окна под шиферными крышами. Понятно, почему Кэти с Алексом любили это место. Мили безлюдного пляжа. Рокот моря. Дома, похожие на крупинки мела среди кустарника на склонах холмов.
Я достал карту скрытой пещеры, которую начертила мне Кэти, и пошел по дороге, полого поднимавшейся по утесу. Поднялся до его середины, наклонился над краем и увидел ее. В двухстах футах внизу был правильный полукруг песчаного пляжа, окруженный с трех сторон высокими скалами, а с четвертой океаном. У берега пенились волны.
Добраться туда можно было только на лодке. Деревянный сарай оказался пунктом проката. Когда я подошел к нему, начинало темнеть и работавший там старик собирался уходить. На воде покачивались четыре привязанные к причалу лодки.
— Я не слишком поздно?
Старик повернулся и взглянул на меня:
— А?
— Мне нужна лодка на час.
— Уже темно, — сказал старик.
— Почти темно.
Он покачал головой:
— Темно.
Я оглядел его. Рубашка в красно-зеленую клетку, розовато-лиловые подтяжки поддерживают мешковатые синие брюки; желтые сапоги с засохшей грязью; неровная седая бородка.
— Сколько? — спросил я.
— Чего сколько?
— Сколько за час?
— Ты что, глухой?
— Простите, не понял.
Он выдержал паузу и прищурился:
— Злишь меня, сынок?
— Послушайте, — заговорил я. — Уплачу вам по двойному тарифу. Мне очень нужна одна из этих лодок. И фонарик, если у вас есть. Верну все к семи часам.
Старик поджал губы, подумал, потом повернулся и отпер сарай.
Путь до пещеры занял у меня двадцать минут. Я вытащил лодку подальше от прилива на песчаный берег. Пещера была маленькой, шириной примерно двадцать футов, ее стены терялись в вышине. Я включил фонарик и повел лучом слева направо. В глубине высились груды камней. Одни осыпались со свода. Другие принесло водой. Подойдя поближе, я увидел камень в форме наконечника стрелы, о котором говорила Кэти. Он накренился, но все-таки смотрел вверх. У основания черной краской был нарисован крохотный крестик. Я опустился на колени, взял фонарик в зубы и начал копать.
Коробка находилась на глубине примерно в фут. Дно ее касалось воды, бока испещрили пятнышки ржавчины. Кэти завернула содержимое в толстый матовый пластик. Я попробовал разорвать обертку пальцами, но не смог, поэтому достал перочинный нож и разрезал. Внутри оказались пачка фотографий, письмо и поздравительная открытка, стянутая резинкой.
Я положил фонарик на колени и в конусе света стал перебирать фотографии. На одних они были вдвоем, на других только Кэти или Алекс. Я обратил внимание на снимок Кэти с короткой стрижкой. Значит, фотографировал не Алекс, а кто-то другой, после его исчезновения. Я перевернул карточку, на обороте Кэти написала: «После твоего ухода я подстриглась…» Потом я обнаружил, что все фотографии имеют надписи.
Я поднял фонарик и развернул письмо. Оно было датировано восьмым января, без указания года, и все еще пахло духами.
Не знаю, почему ты уехал, — писала Кэти. — Ничто из твоих слов и действий не наводило меня на мысль, что однажды ты бросишь все и уйдешь. Если вернешься, я буду ценить тебя, как всегда. Буду любить тебя, как всегда. И все же останется сомнение, которого не было раньше, мучительное чувство, что если я стану очень близкой тебе, если буду выказывать слишком большую преданность, однажды утром ты встанешь и уйдешь.
Я не хочу больше ошибаться.
Я взглянул на часы. Почти половина седьмого. Вдали прогремел гром. Я сложил письмо, вернул все обратно в коробку и, прихватив ее с собой, сел в лодку и стал грести обратно к деревне.
9
Я выехал из Каркондрока и, проехав мили три по извилистой прибрежной дороге, нашел место для остановки. Это было красивое здание из серого камня, обращенное фасадом к океану и руинам старых оловянных рудников. Приняв душ, я отправился поужинать и в конце концов нашел пивную, где подавали горячую еду и холодное пиво. Коробку я взял с собой и сел за столик в углу, подальше от остальных посетителей. Выбор ограничивался тремя блюдами: пирог с мясом и почками, пирог с мясом и элем и пирог с мясом. К счастью, я не вегетарианец. Дожидаясь еды, я открыл коробку и разложил ее содержимое на столе.
Первым делом я взял поздравительную открытку. Последний контакт Кэти с Алексом. Кэти сохранила ее в превосходном состоянии. Открытка лежала в конверте, вскрытом ножом поверху, чтобы избежать повреждений.
Поздравление выглядело самодельным, но сделанным отнюдь не дилетантом: искусно изображенный в центре медведь держал в лапах букет роз. Над ним был прямоугольник с тисненной золотом надписью «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!» и наклейка из фольги в виде воздушного шара. Я перевернул открытку. В центре стояла надпись: «Изготовитель Анджела Ратледж». Раскрыл ее. Внутри было всего восемь слов: «С днем рождения, Кэт. Я люблю тебя… Алекс».
Закрыв открытку, я стал разглядывать конверт. Мое внимание привлек адрес с внутренней стороны клапана: «Лондон, Гровер-плейс, 215, церковь Святого Иоанна Предтечи». Я записал его и обратился к фотографиям.
В них существовала определенная последовательность. Начиналась она со снимков Кэти и Алекса, когда они только стали встречаться, и заканчивалась двумя отдельными портретами каждого, уже ставшего старше, ступившего в другую стадию жизни. Я поставил фотографии рядом — карточку Кэти обычного формата шесть на четыре и полароидный снимок Алекса. Перевернув их, я заметил еще кое-что: надписи, сделанные разными почерками.
— Не возражаете, если я присяду?
Я поднял взгляд.
Один из местных жителей смотрел на меня, положив руку на спинку стула у соседнего столика. В тусклом свете я не мог рассмотреть его. Он был хорошо сложен, возраст, очевидно, приближался к пятидесяти.
Я осмотрелся. Свободные столики и стулья были повсюду. Он тоже оглядел пивную, но желания уйти не выказал. А снова повернувшись ко мне, бросил взгляд на фотографии. Я положил их обратно в коробку вместе с письмом и открыткой.
— Нисколько, — ответил я, приглашающе указав на столик. — Присаживайтесь.
Он благодарно кивнул и сел, поставив перед собой кружку пива. Минуты через две хозяйка пивной принесла мне еду. Принявшись за нее, я понял, что ощущаю лишь мощный запах его лосьона после бритья.
— Вы здесь по делу? — спросил этот человек.
— В некотором роде.
— Звучит загадочно.
Я пожал плечами.