На Среднеатлантическом побережье Северной Америки, примерно в сутках езды от Нью–Йорка, расположен американский штат Старая Катоба. По площади и численности населения он мог бы служить почти абсолютной средней величиной штата в американском государстве: его территория, составляющая немногим более пятидесяти тысяч квадратных миль, несколько превышает территории большинства атлантических прибрежных штатов, хотя, конечно, она гораздо меньше огромных, но мало заселенных пространств, занимаемых штатами Дальнего Запада. На этой территории, незначительно уступающей по своим размерам общей площади Англии и Уэльса, проживает три миллиона человек, треть из которых черные. Таким образом, Катоба по площади примерно равна Англии, а жителей в ней почти столько же, сколько в Норвегии.
Однако характерные для этого штата расовые особенности и национальные черты проявляются тут, возможно, гораздо резче и зримее, чем в любой европейской стране. По существу, хотя Америка, если судить по многим ее городам, представляет собой смешение рас, языков и народов, пока еще, правда, не образующих единого монолита, нигде, пожалуй, в мире нет населения более однородного, чем в Старой Катобе. С определенностью можно сказать, что между северогерманцем и южногерманцем, между жителем северной Франции и его юзйным соотечественником, между обитателями северных областей Англии и девонширцами, между итальянцем–северянином и итальянцем–южанином существует куда более заметная разница в осанке, темпераменте, речи и привычках, нежели между катобом с востока и катобом с запада.
Название «Катоба» имеет индейские корни: так называется племя, которое сегодня почти полностью вымерло, но которое когда‑то процветало и было значительным по своей силе и численности. Главное стойбище племени находилось в Южной Каролине, а ныне в Йоркском округе этого штата создана резервация, в которой собрались уцелевшие катобы. Однако мысль о том, что название штата Катоба проистекает из названия именно этого племени, не совсем верна: аборигены, с которыми столкнулись первые исследователи этих мест, были не катобы, а какое‑то иное племя — теперь оно целиком вымерло. Тем не менее привычка употребления и сила ассоциативных факторов оказались настолько цепкими, что о другом названии штата исконный обитатель Катобы, пожалуй, и думать не захотел бы. От нездешних жителей часто можно слышать, что в самом имени «Катоба», особенно если оно предваряется определением «старая», есть какая‑то тропическая леность. Однако во внешнем обличье как Катобы, так и самих обитателей штата обнаруживается очень мало тропического или экзотического. Для них в названии «Ка–тоба» заключено исчерпывающее описание штата: оно такое же сильное, грубое и по–до- машнему уютное, как сама земля Старой Катобы.
Всякий, кто хоть какое‑то время прожил в Катобе, обязательно почувствует вот что: слово «старая» не означает сентиментальной привязанности, оно точно передает то чувство, которое вызывает земля этого штата — на ней молчаливая печать чего‑то огромнодревнего и мужественного, ее душа довольно сурова и угрюма, но о людях, обитающих на ней, она заботится с неизменной благожелательностью. Земля— это женщина, а Старая Катоба —мужчина. Земля —наша мать, наша кормилица, и мы можем видеть и осязать ее, Старая же Катоба —наш отец, и хотя мы знаем, что он у нас есть, мы никогда не отыщем его. Его обиталище — безлюдные дикие пространства; насупив гранитные брови, он наблюдает, как мы живем и как умираем, и его суровое сострадание незримо окружает нас. Женщины любят его, но лишь мужчинам дано почувствовать и познать его —тем мужчинам, которые плачут от боли и одиночества по отцу своему, которые обошли весь свет в надежде найти его. А к таковым относятся все мужчины, которые когда- либо жили.
Катоба была открыта следующим образом. Однажды у берегов Америки, борясь с ветром и течением, очутился какой‑то одноглазый испанский мореплаватель — один из первых европейцев, оказавшихся в этих местах. Он шел из тропиков, возможно, возвращаясь домой или просто желая посмотреть на то, что можно было увидеть. В оставленных им записках о своем путешествии он не поясняет, как попал в эти края. По всей вероятности, его судно сбилось с курса, когда он возвращался домой. Как показывают последующие события, положение испанца было весьма плачевно и требовало принятия незамедлительных мер: паруса разодрались, корабль протекал, запасы воды и пищи были почти на исходе. Во время ночного шторма близ вероломного, пользующегося дурной славой мыса в Атлантике одноглазого прибило к берегу, и он чуть было не пошел ко дну. Каким‑то чудом, ниспосланным доброй судьбой, он прошел в темноте по фиорду, а когда рассвело, увидел, что стоит в тихой, огромной бухте, вода в которой отливает белоснежным жемчугом.