Выбрать главу

Лючия Кубелли

Обитель порока

Глава 1

В комнате было темно, тяжелые портьеры не пропускали в нее солнечный свет. Мерцающие в углах свечи отбрасывали причудливые узоры на стены и помост, на котором стояла высокая стройная обнаженная девушка. Ее густые волосы рассыпались по плечам, красивое лицо исказилось сладострастной гримасой, соски маленьких грудей отвердели.

Воцарившаяся в помещении тишина была насыщена эротизмом высочайшего накала. Зрители – трое мужчин и женщина – молча смотрели, застыв в кожаных креслах, как по указанию одного из них блондинка ласкает рукой свою промежность, широко раздвинув длинные ноги. С каждым новым движением пальцев трепет, охвативший ее тело, усиливался, а большие фиалковые глаза блестели все ярче. Но вот красотка слегка ускорила темп своих манипуляций, и мышцы ее расслабились.

– Ты снова пытаешься жульничать, Алессандра! – недовольно воскликнул кто-то из зрителей. – Не зли меня, ты ведь знаешь, что я ненавижу притворщиц!

Пальцы блудницы тотчас же запорхали еще проворнее, она изогнула спину и выпятила груди, напрягшись в ожидании неминуемого экстаза.

– Который же раз подряд она кончает? – тихо спросила Леонора Балоччи у своего брата Фабрицио.

– Пятый, – ответил он осевшим от волнения голосом.

– Но разве это не своеволие? Ты ведь позволил ей испытать наслаждение только четыре раза подряд!

– Именно так.

– Следовательно, ей не избежать наказания?

В голосе Леоноры явственно ощущалось злорадство.

– Да, на сей раз ей не отвертеться, – глухо подтвердил ее брат.

В этот момент сладострастница громко охнула и забилась в пароксизме оргазма. При этом ее ноздри чувственно раздувались, с шумом втягивая спертый воздух, глаза подернулись поволокой, шея и плечи стали пунцовыми, а волосики на лобке и срамных губах заблестели от капель нектара, хлынувшего из лона.

Зрители умолкли, замерев в ожидании вердикта Фабрицио.

Он вскочил с кресла и, легко взбежав по ступенькам на помост, промолвил, кладя руку на плечо ослушницы:

– Сегодня ты перестаралась, придется снова завязать тебе глаза и подвергнуть наказанию.

Алессандра закусила губу, не проронив ни слова, и понурилась в знак смирения. Она не любила, когда Фабрицио завязывал ей черной бархаткой глаза – с ней было связано чересчур много ярких впечатлений, как ужасных, так и восхитительных. Поэтому теперь она непроизвольно трепетала, предвкушая знакомую процедуру, которая ассоциировалась у нее и с болью, и с ужасом, и с наслаждением. Избежать ее она не могла, поскольку сама дала согласие подвергнуться всем суровым испытаниям, предшествующим ее принятию в члены тайного общества наперсников порока.

Фабрицио достал из кармана бархатную ленту и, завязав Алессандре глаза, чуть слышно произнес, проводя указательным пальцем по ее позвоночнику:

– Как ты соблазнительна в такие мгновения! Вряд ли ты сама осознаешь, какое доставляешь мне удовольствие.

Но с плотно сжатых губ блудницы не сорвалось ни звука. Лишенная возможности видеть, она смиренно ожидала, когда кто-то из зрителей доведет ее до упоительного экстаза, чреватого новым наказанием. Но страх перед ним был не властен над темными страстями, обуревавшими ее грешное тело. Порой она даже задавалась вопросом, сможет ли воспротивиться соблазнам, которым ее подвергал Фабрицио, если они станут слишком опасными. И отвечала себе: нет.

Он покинул помост и, заняв свое кресло, прошептал, кладя ладонь на колено Леоноры:

– Можешь позабавиться с ней, если желаешь. Любопытно, сумеешь ли ты довести ее до неистовства?

Сестра вспорхнула с места и поспешила к испытуемой. Ощущать полную власть над людьми – будь то мужчина или женщина – было для нее наивысшим наслаждением. Очевидно, предрасположенность к садомазохизму была у всех Балоччи в крови, варьировались только их методы истязания своих жертв. Одни члены этой семьи отличались крайней жестокостью, другие, в их числе и Леонора, предпочитали действовать мягко, исподволь доводя свою жертву до безумия. Особым шиком считалось суметь не утратить при этом самоконтроль. Леонора гордилась своей способностью в любой ситуации сохранять хладнокровие. Садистские эксцессы заряжали ее колоссальной энергией и помогали ей самоутверждаться.

Она была ниже ростом, чем Алессандра, однако это ей не мешало. Едва вступив на помост, Леонора встала на колени между раздвинутых ног блондинки и принялась их массировать, начав с икр. Зрители затаили дыхание, стараясь не пропустить ни одного ее движения. Алессандра попятилась, ошеломленная напористым домогательством другой женщины. Но едва лишь многоопытная лесбиянка начала ласкать ее бедра, как изо рта ее добровольной жертвы вырвался сладострастный стон, а по ее ногам пробежала дрожь. Леонора немедленно вогнала палец ей в лоно и принялась им там быстро двигать, согревая своим горячим дыханием ее трепетный клитор. Стон порочной нимфоманки перешел в завывание, нектар хлынул из ее влагалища ручьями. И едва лишь язычок Леоноры проник, свернутый в трубочку, между ее набухшими половыми губами, как всякие сомнения в исходе происходящего покинули Алессандру. Возбужденная до крайности, она вздрогнула и почувствовала, как ноют ее набухшие соски и как бегут по коже мурашки. Ее плоский живот втянулся, груди оттопырились, а трепещущий расцветающий бутончик сладострастия раскалился так, словно бы собирался воспламениться. Похотливые визги перемежались у нее со звериными стонами и становились все громче по мере того, как Леонора все больше входила во вкус этой своеобразной дегустации.

– Нет! Довольно! Больше не надо! – не помня себя от умопомрачительной похоти, взмолилась Алессандра, едва ли не рыдая.

– Молчать! – прикрикнул на нее Фабрицио.

Алессандра на мгновение оцепенела. Воспользовавшись этим, Леонора впилась в ее клитор и начала его сосать, бесцеремонно просунув ей во влагалище сразу три пальца. От перенапряжения все ее напрягшееся тело вспотело, а над верхней губой выступила испарина.

Не прошло и нескольких мгновений, как Алессандра запрокинула голову, отчего у нее на шее вздулись вены, а на виске начала пульсировать жилка, и натуженно завыла, проваливаясь в омут умопомрачительного удовольствия.

Леонора выпрямилась и строго сказала, поглядывая с плохо скрытым вожделением на ее соблазнительные груди:

– Тебе недостает самообладания!

Как бы в назидание она ущипнула блондинку за розовый сосок.

Алессандра охнула, охваченная новым пароксизмом сладострастия.

Леонора с торжествующим видом села в свое кресло и спросила у брата:

– Ты не считаешь, что она заслуживает еще двух наказаний?

Но Фабрицио не удостоил сестру ответом, слишком увлеченный созерцанием любовницы. После серии бурных экстазов ее лицо стало пунцовым. Красные пятна расплылись по ее грудям и шее, волосики на срамных губах заманчиво заблестели, влажные от нектара лона, а все тело покрылось пленкой пота. Он не остался безразличным к столь эротичной картине и, повернувшись к любовнику своей сестры Ренато Стафьери, многозначительно кивнул, разрешая ему наказать Алессандру.

Ренато, спектр сексуальных интересов которого был чрезвычайно широк, а темперамент отличался буйностью, не заставил себя долго уговаривать. Он проворно взбежал на помост, прихватив по пути кое-что из предметов, разложенных на столике, выкрутил Алессандре руки за спину и надел ей на запястья кожаные наручники. После этого он грубо поставил ее на колени и, схватив за волосы, задрал ей голову. Она испуганно вскрикнула, почуяв недоброе, и задрожала от охватившего ее ужаса. Заметив испуг на ее лице, Фабрицио удовлетворенно ухмыльнулся, подумав, что знай она, что именно замышляет Ренато, она бы целовала ему ноги, умоляя о пощаде.

Ренато был настроен очень серьезно, справедливо рассудив, что ослушница заслужила самого строгого наказания, поскольку кончила без разрешения два раза подряд. И пока ошеломленная девушка мысленно готовилась к худшему, он примерился к ней и, взмахнув рукой, стегнул кнутом по ее набухшим грудям. Издав пронзительный визг, Алессандра разрыдалась, и слезы потекли по ее щекам. Фабрицио вскочил с кресла и, сделав Ренато знак прекратить порку, подошел к помосту и стал внимательно рассматривать свою любовницу. От его пристального взгляда не укрылось, что ее бедра слишком обильно покрыты соками, а соски подозрительно тверды. Это говорило только об одном – бесстыдница рыдает не от боли и унижения, а от избытка похоти.