— Сука. Ебаная сука, — выдохнул Изувер, отпустив наемницу. Он развернулся на пятках, направившись к лестнице.
— Нет! Не надо! — Амалия кинулась следом и схватила мужчину за рукав куртки. — Прошу тебя!
— Отъебись! — он толкнул девушку слишком сильно, так, что та свалилась на пол, прямо к его ногам, и теперь униженно смотрела на него снизу вверх. — Жди здесь, — наемник быстро поднялся наверх, а после раздался один единственный выстрел.
Амалия окончательно потерялась. Она была бессильна сейчас. Боялась за свою жизнь. Лицемерно тряслась за свою шкурку, хоть и не осознавала этого. Дрожащими руками она размазывала кровь, идущую носом. Иногда касаясь саднящей щеки, морщилась, проклиная Адама. Безумец. Садист. Заплечных дел мастер. Наверное, идеальный наемник. Но не человек. Зверь, да и только. Заражённый бешенством, но честный. Он не лгал себе, принимал правду такой, какой она есть, без украшательств. С ее горечью. Он принимал себя. В отличие от нее. Она же боялась вылезли из маски лицемерия и показать себя.
— Поднимайся, — наставник вернулся меньше, чем через минуту, остановившись возле наемницы. — Я не стану повторять дважды, — он толкнул носком ботинка девушку, чтобы та, наконец, встала.
— Ты отвратителен… Самая настоящая сволочь! — от безысходности девушка ударила ладонью по полу, жмурясь от злости.
— Тебе стоит научиться понимать, кому и что ты говоришь, — он одним сильным рывком поднял Амалию на ноги, схватив ее под локоть. — С бывшим мастером ты так же общалась? — его вторая рука сдавила шею, практически перекрывая кислород.
— Он не делал таких ужасных вещей! Он был человеком, в отличие от тебя!
— Ты выпросишь своим языком когда-нибудь, — Адам резко двинул девушку к стене, стукнув ее головой о твердую поверхность. — Я не делаю ничего ужасного, пока это напрямую не касается именно тебя. Был человеком? Смешно, ведь люди всех убийц называют животными. Так как же он мог быть человеком? Такой же выродок, как и я, как и любой другой наемник, ведь руки наши далеко не по локоть в крови, — его вдруг взбесило сравнение с бывшим мастером Саламандры. Собственнические заскоки давали знать о себе и здесь. Ему плевать на то, кто был у Амалии до него. Идеальный ли наемник, мудрый ли человек. Все равно. Он хотел быть единственным. Он взял ее к себе. Он, а никто другой.
— Отпусти меня, пока я тебе пузо не вспорола, ублюдок! — кислорода стало катастрофически не хватать, в газах начало темнеть, и Амалия захрипела, одними губами пытаясь что-то сказать и схватившись руками за руку мастера.
— Тебя стоит поучить дисциплине.
Адам на этот раз точно не пожалеет о своем решении. Он уничтожит ее, растопчет. Унизит, покажет ей место. Сломает и не один раз. А она вновь и вновь будет собирать себя по осколкам.
Наемник отпустил шею задыхающийся девушки, позволяя ей сделать живительные глотки воздуха. И сию же секунду он схватил ее за шкирку, потащив на второй этаж. Не обращая внимания на жалкие попытки Саламандры ударить его, укусить, он поднимался все выше, не останавливаясь, когда брюнетка спотыкалась и падала, ударяясь о ступеньки коленями.
Мучитель северных земель втолкнул свою жертву в детскую, где на полу лежал труп маленького мальчика с простреленным лбом. Амалия закричала, закрыла глаза, не в силах смотреть на весь этот ужас.
— Моя милая ящерица, либо уничтожат тебя, либо уничтожишь ты. Закон простой, — Адам толкнул хныкающую девушку, и та, не удержавшись на дрожащих ногах, рухнула на пол, ударившись лбом об угол кровати. Боль пронзила голову, заставляя едва ли не заскулить. Амалия даже не пыталась подняться, став безвольной куклой. Изувер, опустившись на одно колено, заломил тонкие руки несчастной за спиной, намерено выкручивая суставы слишком сильно, и связал их детской скакалкой. — Но, знаешь, несгибаемые люди не всегда побеждают в такой нечестной игре с громким названием «Жизнь». Иногда они ломаются. Куда сложнее сломать человека более гибкого, подстраивающегося под условия.
И хоть он продолжал говорить действительно важные вещи, уже совсем не контролировал себя. Пустил все на самотек. Она слишком сильно разозлила его своей непокорностью, своей лживостью и лицемерием. Какое ей дело до чужого выродка? Материнский инстинкт? Какие там инстинкты в двадцать-то лет? Если только самосохранения и размножения. Сейчас он бы он вступил в словесную конфронтацию с самим Дарвином, готовый оспорить его теорию эволюции. Ни черта не прогрессировал человек. Остался таким же животным с первичными инстинктами. Взять. Убить. Подчинить. Трахнуть. И Адам прекрасно осознавал это, однако, несмотря на собственные насмешки над собой и своими поступками в глубинах его гнилой, уже давно гнилой души, он никогда не осуждал себя. Размышлял, анализировал. И сейчас тоже отдавал отчёт своим действиям, но не собирался себя останавливать. Это бы случилось рано или поздно, она бы все равно напросилась бы.