Адам вышел с противным хлюпаньем, напоследок оставив невесомый поцелуй на взмокшем виске Саламандры. Отвратительно, гадко, по-блядски грязно. Надел штаны и развязал руки Амалии. Поднялся и, облокотившись на стену, смотрел за тем, как наемница поднимается, натягивает штаны, морщится и вся трясется. Она едва стояла на ногах, покачиваясь из стороны в сторону, но Адам даже не думал поддержать ее.
— И этого стоила жизнь какого-то спиногрыза? — с откровенной злорадной усмешкой поинтересовался он, заглядывая в покрасневшие глаза девушки.
Чего он ожидал? Проклятий? Очередных слез? Молчания? Брюнетка лишь слабо покачала головой, морщась и жмурясь от боли в затекшей шее. А потом посмотрела на наставника абсолютно пустым взглядом, словно смотрела сквозь него. Она попыталась встать ровно, наплевать на боль во всем теле, чтобы хотя бы так казаться сильной.
— Нет… Жизнь ребенка стоит куда больше. Нет… — она истерично усмехнулась, подойдя к мастеру ближе. Пустота в ее глазах медленно сменялась невыносимой болью вперемешку с безумием. Завораживающее сочетание. — Жизнь ребенка бесценна. И знаешь… Знаешь, в жизни ведь все возвращается бумерангом. Мне вот все мои ошибки обернулись тобой, и тебе когда-нибудь все это вернется… — Амалия неспеша прошла мимо наставника, а тот лишь хмыкнул и пошел следом. Плевать ему было на всякие бумеранги судьбы. Он выполнял свою работу, взял то, что принадлежит ему теперь на законных правах.
Он взял Амалия под локоть, сильно сжав затекший сустав. Она попыталась выдернуть руку, но мужчина только крепче сжал ее.
— Не дергайся, — пора было возвращаться, они задержались куда дольше, чем на десять минут.
Глава 8
«Только то остаётся в воспоминании, что не перестаёт приносить вред».
Фридрих Ницше
Амалия вся сжалась в кожаном кресле авто и теперь больше походила на сплошной комок нервов, чем на человека. Она не подавала ни звука, пока Адам спокойно следил за дорогой, иногда поскрипывая обшивкой руля в своих ладонях. Он также сохранял молчание и лишь изредка косился на то, как наемница смотрела в одну точку в лобовом стекле пустыми глазами и даже не моргала. Она могла бы сейчас сойти за куклу; если бы не кровь и ссадины на ее лице; если бы не растрепанные волосы, выбившиеся из хвоста; если бы не дрожащее тело. Девушка была в сознании, но быстро оборвала нить, связывающую ее и реальность. Мертвой хваткой сцепилась на лезвии клинка и даже не почувствовала, как порезала уже несколько пальцев. Изувер позволил ей забрать оружие. Зачем? Он и сам не знал. Это была единственная дорогая для нее вещь, благодаря которой она хоть как-то держалась за жизнь. Подарок бывшего мастера служил спасательной шлюпкой в открытом море во время шторма. Она бы утонула, полностью погрузившись в скорбь. А Адам ненавидел топить.
Он смотрел на наемницу и пытался почувствовать удовлетворение от своих действий, но этого не было. Он раскаивался? Нет. Было ли ему все равно? Тоже неверно. Интерес, был один распаляющийся интерес. Хотел испытать ее, и она провалила проверку. Ее рука дрогнула. Она опустилась как профессиональный наемный убийца, но недостаточно, чтобы Адам избавился от нее. Эта вечная проблема некоторых наемников, они попросту не способны убить ребенка. Но будь вместо мальчишки взрослый человек, она бы оставила его в живых? Нет, конечно же, нет. И Адам не видел весомой причины разграничивать заказ по возрастной категории. Какая разница: убьешь ли ты его ребенком или взрослым человеком? Четкой черты между товаром никогда не было и не будет, и Изувер собирался выбить эту дурь из головы наемницы. Он видел в ней потенциал, хоть она и не оправдала многие его ожидания.
Девушка молчала и тогда, когда наставник шел за ней по лестнице, практически дыша в затылок. Ее воротило, выворачивало наизнанку. Пустить бы кровь из его артерий и умыться. Расчленить, облить кислотой, лишь бы он испытал хоть толику того, что заставил ее почувствовать.
— Что, думаешь, я сейчас вены вскрывать пойду? — Амалия болезненно усмехнулась, остановившись у двери своей комнаты, ожидая, когда мучитель уйдет. Только он не уходил и тоже ждал, пока девушка войдет внутрь. — Но ты не волнуйся, — криво улыбнулась, немного склонив голову на бок. — Ты ведь не первый, нет, — она даже как-то истерично хохотнула, сощурившись, выдав все свое отвращение в коротком смешке. — Физические раны ничто, они затянутся. А что до душевных… Ты бы не выдержал, будь на моем месте, да? — девушка заглядывала в глаза наставника, желая найти в них ответ на свой вопрос. Но там был привычный холод. Мужчина молчал, не перебивал, хотел уловить каждое слово. — За твоей спиной клан и ты в праве делать со мной все, что тебе угодно, да и не только со мной. Так ведь? Я это знаю, не отвечай. А за мной всегда был только один единственный человек, — брюнетка вскользь провела пальцами по плоской части лезвия, поглаживая гравировку. — И я переживу все, что произошло сегодня, ведь мне не нужна для этого посторонняя помощь, — она говорила вещи, которых не должна была говорить. Да и плевать. Ей хотелось это сказать, и она сказала. Лгала о помощи, ну и пусть. Она уже поняла, что единственная ее опора — она сама. И она позволит себе сломаться? Нет. Пусть идут к черту! Она бежала из Бурга не для того, чтобы умереть здесь.