— Я сказала, что у меня живот болит, что у меня кровь, а он меня все равно бегать заставил. Козел, — поморщилась Амалия, не скрывая обиды на тренера. Первые месячные проходили болезненно, приходилось иногда даже посещать лазарет по этому поводу. Она прекрасно знала свою физиологию и могла спокойно сказать тренерам о своей проблеме, потому как не было в этом ничего противоестественного. Только это мало волновало мастеров, они все равно заставляли ее выполнять все задания. — Я потом весь вечер мучилась.
— Лучше так, чем лежать в Могильнике. Он всю жизнь работал только с пацанами, не жди от него ласки.
— Ты вообще на чьей стороне? Мне было больно.
— А если тебе ранят на заказе? Ты бросишь выполнять его?
— Нет.
— Тогда придется терпеть. Поверь мне, боль — это одно из лучших чувств, которое способен испытать человек…
— Да-да, я помню: «Она заставляет тебя чувствовать живым». Но это же бред! А как же счастье? Тот, кто сказал эту фразу — настоящий мазохист, — схлестнула руками Амалия, вернувшись к себе на заднее сиденье.
Что ни день, так какая-нибудь фразочка, пропитанная тоской, словно взятая из цитатника черного меланхолика. Наставник все время пытался научить ее чему-то, поделиться своей мудростью, но делал это такими окольными путями, что повеситься хотелось. Амалия была уверена, что в тайне от нее он еще и медитирует.
— Счастье может быть брехней. Можно внушить себе все, что угодно, кроме боли. Она может разбить тебя окончательно, если ты слишком слаба, или вознести на пьедестал и стать движущей силой, если ты достаточно сильна.
— Пинками человека далеко не продвинешь. В конце концов он ударит тебя в обратную.
— С тобой спорить — то же самое, что ссать против ветра, — усмехнулся мужчина, свернув на неровную дорогу у одного из виноградников. — В кого ты такая упертая?
— Действительно, — Амалия демонстративно закрыла глаза, давая понять, что не намерена больше поддерживать разговор, иначе она сойдет с ума от скучных нравоучений. То ящерицы, то овцы, теперь боль. Еще немного и ее начнет тошнить от цитат со скрытым смыслом. — Завел бы себе ребенка и воспитывал, — не удержавшись. фыркнула она, приоткрыв один глаз. — А правда? Почему у тебя нет семьи? — девочка склонила голову вбок, рассматривая наставника, тот лишь пожал плечами.
— Не знаю, получилось так. Да и не к чему уже. Меня могут убить на любом заказе, я уже не тот, что раньше.
— Не говори так, — Саламандра затихла, сведя темные брови на переносице.
Амалия ненавидела эту тему, не хотела даже думать о том, что когда-то ей придется остаться одной. Наставник был строгим, ворчливым, противным иногда, но он был ей родным. Почти отцом. Будь у нее возможность выбирать родителей, она бы выбрала его. И выбирала бы каждый раз, он слишком много для нее значил.
— Это правда. Мало кто доживает хотя бы до пятидесяти пяти, — на лице мужчины не дрогнул ни один мускул, он будто говорил о чем-то обыденном в то время как эти же слова буравили огромную дыру в сердце ученицы.
— Постарайся жить для меня… Ты противный до невыносимости, но очень дорог мне. Не говори таких вещей, мне сразу хочется плакать, — она слабо пнула водительское сидение, чтобы наставник закрыл ту тему.
— Я вернусь к тебе, даже если прибило. Буду рядом. Буду частичкой в твоей памяти, и этого хватит, — мужчина пожал плечами, а маленькая пассажирка позади тихо зашмыгала носом, отвернувшись. — Это просто ход времени, и его никак не остановить. Не реви.
— Как я справлюсь без тебя?! Почему ты всегда говоришь такие гадкие вещи?! — Амалия принялась тереть намокшие глаза, размазывая слезы по лицу. Как же хотелось ударить его, чтобы он понял, что нельзя, просто нельзя говорить такое! — Как я буду жить нормально, если все время буду думать о тебе?!
— Это тебе сейчас так кажется. Ты вырастешь и сама уйдешь, бросив своего старика. У тебя будет своя жизнь, свои проблемы, не будет времени, чтобы вспомнить обо мне.
— Иди ты!
***
Сколько она просидела под душем, глядя в одну точку? Полчаса, час? Она не могла представить. Лишь повторяла одними губами: «Я буду рядом». Голос мастера, кажется, звучал уже в голове.
— Буду рядом, как же… — в прострации невнятно пробормотала Амалия, медленно поднимаясь на ноги.