— Не верю, — ему надоедает играться, и он резко подхватывает наемницу за бедра, заставив ту вскрикнуть и схватиться за его плечи, чтобы не упасть назад. Усаживает на стол, смахнув с него все лишнее. Графин летит к чертям, ударяется об пол и разлетается на мелкие осколки. Адам встает между ее ног, не позволяя брюнетке сдвинуть их. — Чего ты хочешь? Или что хочет Бург? — горячие ладони скользят от бедер вверх, задирая майку выше.
Ему уже все равно, скажет она правду или вновь соврет. Он хочет ее и возьмет. Его глаза уже не смотрят в глаза наемницы, они гуляют по телу, останавливаясь на нескольких продолговатых шрамах около пупка и ребер. Касается их пальцами, отчего Амалия машинально втягивает живот, забыв, как дышать.
Она ненавидит эти следы, что так отчетливо припоминают ей о прошлом. Ей хотелось бы удалить их, содрать кожу, лишь бы не видеть. Она считала их уродством не только на теле, но и на без того искалеченной душе. Ей не хочется, чтобы их вообще кто-то видел, тем более Адам. Вся уверенность исчезает с каждым новым его касанием к этим шрамам. Гладит их, водит по ним пальцами, хмурясь. Она знает, прекрасно знает, что наставник видит в них слабину. Касается совсем свежего шрама на боку, и Амалию будто током пробивает. Стони электрических импульсов проходят по ее телу, сосредотачиваясь прямо под пальцами Изувера.
— Чего ты хочешь? — повторяет Адам, преисполненный недоверием. Он похож на хищную птицу, на ястреба, когда вот так сутулится над ней. И она не выдерживает. Она сойдет с ума, если не скажет, уже нет сил все держать в себе. Это единственное, ради чего она живет, хватается за любой шанс.
— Того же, чего хотят люди, когда у них отнимают самое дорогое, — односложно проговаривает Амалия, прекратив гипнотизировать своим неморгающим взглядом мастера. — Мести, — с абсолютной чёткостью, злостью выдает девушка. Адам видит пожар в ее уничтожающем взгляде. Она горит и снаружи. Закат отбрасывает багровые блики, которые сквозь стекло проецируются как мелкие огоньки на юном теле. — Я готова обрушить весь мир на Бург, Адам. Ничто не сравнится с тем, какую боль я испытываю. И Бург это знает. Они все боятся рухнуть. Трясутся перед Севером, потому что сами хотят избавиться от Обители, иначе бы не послали бы меня ложиться под тебя! — она цедит сквозь зубы, и Изувер буквально кожей чувствует источающуюся ненависть. И на Адама откуда-то из глубины накатывает упоение. Он ликует, перенимая на себя этот пожар. Это, что он хотел увидеть в ней тогда, в тот день, когда повез ее на первый заказ в Обители. Ему нужен был этот порыв ярости, боли. Узреть то, что заставит ее действовать так, что у нее не дрогнет рука. — Меня так обучили: не подставлять вторую щеку, а наносить удар в разы болезненней.
Адам едва заметно кивает, удовлетворённый ответом, и, наконец, стягивает майку с наемницы. Кажется, он впервые видит ее полуобнаженную. Да, определенно, впервые. И становится слишком душно. Бросает в жар, когда он смотрит на небольшую, но налитую молодую грудь с бледно розовыми ореолами и сосками, что вздымается при каждом вздохе.
— Глава твоего клана отлично разбирается в женщинах, потому что прислал мне в подарок прекрасный экземпляр, — без намека на сарказм выдыхает наследник, склоняясь к плечу, чтобы оставить на нем невесомый поцелуй, вынуждая наемницу замереть, а ее кожу покрыться мурашками. — «Ложиться под меня…» Как хорошо подмечено. И я даже не побрезгую этим, надо брать все, что тебе предлагают, — он вдыхает ее запах и, боже, его пьянит от сочетания цитрусовых и имбиря, кажется, даже с тонкими нотками бергамота и жасмина. Он бы назвал ее чайной девой, потому что пахла она как никак иначе, как зеленый чай.
— Убьешь меня теперь? — смелость хоть совсем немного, но все же остается при Амалии, и она не страшится закрыть ладонью губы мастера, перекрыв ему доступ к своей коже.
— Нет, — он тихо снисходительно смеется в холодную ладонь, щекоча ее тыльную сторону губами. Изувер убирает от лица руку девушки, перехватив ее за запястье, но теперь уже совершенно не применяя силы. — Зачем же уничтожать такой прекрасный подарок, даже если он был изначально послан для уничтожения клана. Дареному коню в зубы не смотрят, так ведь? — он щурится, улыбаясь. Чувствует, как смелеет Саламандра. Он не ошибся, не мог ошибиться. Был прав, уверяя себя в том, что что-то есть в этой девчонке. Этот огонь ненависти настолько сильно распалился, что она была готова уничтожить свой же клан. Надо было дать ей заказ не с ребенком, а с бывшими товарищами, и он бы даже думать не смел, что у нее дрогнет рука. — Сохрани этот запал до турнира, займи место в тройке, и я подумаю над этой проблемой.