— Цены не равны, Адам, — Саламандра хмурится, вытянув руку из пальцев наставника. — Я сказала, что не играю в одни ворота. Я и пальцем не пошевелю для тебя, пока ты не дашь мне слово, что поможешь мне отомстить и не сделаешь мне больно.
— Не стоит, — предупредительно изрек наследник безо всякой улыбки. — Не пытайся манипулировать мной, все может плачевно кончиться для тебя.
— Для меня во всяком случае все может закончиться плохо. Ты ни хрена не добьешься от меня, пока ничего не даешь взамен, — Амалия пожала плечами, невозмутимо потянувшись к своей майке в руке Адама, которую он тут же откинул назад.
— Забавно, потому что я требую от тебя того же.
— Подчинения, — поправляет она, глядя на упавшую майку. — Ты требуешь безусловного поклонения. Я же прошу относиться ровно так же, как и к другим членам твоей команды.
— Принеси мне победу и станешь ее частью.
— Но ты все равно будешь трахать меня. И отдай майку, я хочу уйти, — чеканит девушка, устало выдохнув. Она и так достаточно наговорила, под алкоголем язык совсем уж развязался.
— Тебе придется смириться с этим и воспринимать, не знаю, как плату за мою дальнейшую помощь, — наследник наклоняется еще, и наемница под ним почти лежит на столе. — Тебе придется задержаться сегодня.
— За помощь, которую я могу и не получить! — она уже не знает, куда деться от натиска Адама. Он прижимает ее к столу, норовя коснуться губами ее груди. — Адам, нет, — старается закрыть его лицо ладонями, оттолкнуть, но силы слишком не равны. Он попросту убирает ее руки, перехватив их в запястьях одной своей ладонью и прижав к столу. — Адам! — уже визжит от безысходности, когда его губы все же добираются до ее тела. Целуют сначала родинку над ключицей, на которую он так долго смотрел, саму ключицу, нарочно лизнув всю выступающую косточку, тянут мокрый след ко второй такой же косточке, повторяя то же самое, только прикусив немного кожу, втянув в рот. — Я не хочу, дай мне уйти, пожалуйста, — хнычет, ощущая то, как посасывает Адам ее кожу, оставляя после багровеющий след.
Амалия внимательно следит за наставником, боясь даже моргнуть. Она пытается оттолкнуть его коленом, только без толку, он почти лежит на ней. Лежит и вылизывает ключицы, оставляя иногда засосы. Чувствует над собой его тело, горячий торс. И ей дурно от мнимой тяжести. Дурно, что он так близко. Воротит от того, что тело реагирует врознь с мозгом. Атмосфера накаляется, и тяжелеет воздух. Дышать слишком трудно. Слишком душно, потому что ей хочется убежать, а она не может уже даже четко запротестовать. Хочется ударить себя по лицу, отвесить такую пощечину, чтобы кровь носом пошла, чтобы заставить себя сделать хоть что-то. Может только отвернуть голову, чтобы не видеть, как Адам медленно подбирается к уже набухшим соскам. Только от осязания никак не избавиться. Она остро чувствует даже самый легкий поцелуй, жмурится, лишь бы забыться.
Саламандра шумно вдыхает и надрывно выдыхает, когда Адам свободной ладонью накрывает ее грудь, сдавливая несильно, но достаточно ощутимо. Большим пальцем обводит ореол соска и надавливает на небольшую горошину, а после зажимает ее между двух пальцев, перекатывая. Пробивает дрожь, когда второго соска сначала касаются влажные губы, а затем язык. Обводит кончиком розовую бусину и вбирает ее в рот. Перекатывает на языке, покусывает и посасывает. И ухмыляется. Ох, она кожей чувствует эту улыбку.
— Я мог бы убить тебя сегодня, но ты жива, — он выпускает сосок изо рта, глядя на наемницу.
Его злит, что она отвернулась. Его раздражают ее попытки вырваться и забыться. Он хочет, чтобы она видела, чувствовала и слышала. Она должна быть поглощена им ровно настолько, насколько он сам поглощен ей.
— К черту такую милость! Ты не даешь выбора! А если и даешь, то так же, как и палач, что спрашивает у невиновного предпочитаемую казнь! Адам, твою мать! — она пытается докричаться до него, только тот слишком увлечен ее телом. Спускается ниже, проведя языком по впадине под грудной клеткой. Целует шарм у ребер, и Амалия выгибается в сторону. — Не трожь! — она едва ли не плачет от отвращения к себе, к Адаму и к воспоминаниям.
— А ты, стало быть, невинная дева? Ты лгала мне с первого дня, какая уж из тебя святая? — Адам смыкает зубы прямо на одном из шрамов около пупка. Оттягивает кожу и отпускает, оставляя след укусов.