— Ай! Не касайся их! — ей хочется высказать все, но вместо этого выходит лишь короткий визг. Язык мастера проникает прямо во выемку пупка, вылизывая ее. Она не может сдержать стона, слишком щекотно и еще в большей степени приятно. Слышит приглушенный победный смех Изувера, тот ликует, что смог найти еще одно ее слабое место, кроме общеизвестных. Покусывает кожу вокруг, целует шрамы, наслаждаясь молящим взглядом, когда Амалия все же решается посмотреть на наставника. — Для тебя есть отдельный котел в аду, — выдыхает обреченно, не в силах совладать с собой. Уже не дергается, лишь глубоко дышит, скорбно принимая свое поражение. Проиграла не только ему, но в первую очередь себе. Ей хочется большего, тело требует этого. Кожа пылает, особенно под пальцами и губами Адама. И дрожь уже не от страха. Ее трясет, когда мужчина возвращается к ней, выдохнув в шею. — Прекрати, — уже шепчет, ощущая тянущее чувство внизу живота, и с каждой секундой, с каждым вздохом тянет все сильнее. Она не хочет проигрывать, должна держаться, только Изувер умело настраивает ее тело под себя. Скорее даже наоборот, себя под ее тело. Медленно изучает ее, отмечая места, где чувствительность наибольшая. Он воспользуется этим не раз. — Ненавижу, — откидывает голову на стол, ударяясь затылком, когда Адам целует ее под ухом. Язык скользит по ушной раковине, и Амалия жмурится, едва ли не скулит.
— Твое тело все еще способно воспринимать ласку, — тихо проговаривает он, отмечая прекрасную реакцию.
Следит за тем, как кусает губы девушка, как старается дышать ровно, паршиво пытается не выдать себя. Торсом чувствует, как бешено бьется сердце у нее под ребрами. Он чувствует эйфорию от соприкосновения с ее кожей, ему нравится ощущения упирающихся в него сосков. О, нет, он не даст ей слова о том, что не коснется ее. Даже не подумает об этом.
— Пошел ты! Это неправильно!
— Ох, понятие правильности весьма относительное и растяжимое, — он тянется одной рукой вниз, поддевая пальцами резинку штанов и трусов Амалии. И едва может сдержать победный смех, когда она почти незаметно приподнимает бедра, позволяя стянуть с себя низ. — Правильно было бы убить тебя, но я вновь сохраняю тебе жизнь, — сбрасывает одежду на пол, скользит рукой от щиколоток вверх, к коленям. Гладит чашечки, и Амалия поджимает пальцы на ногах, вновь покрывается мурашками. — Правильно было бы служить своему клану верой и правдой, правильно было бы сохранить замысел в тайне. Только для кого это все было правильно? Для тебя? — его пальцы забираются на заднюю часть ноги, поглаживая под коленкой. И Амалии определенно нравится, иначе быть не может.
Ее лицо уже перестало быть слишком бледным, приобретя румянец. Он ловит каждый ее вздох. Ему сносит крышу от того, насколько отзывчива к ласкам наемница сейчас, когда пытается сохранить здравый смысл. Его душит одна только мысль о том, насколько она чувствительна, когда раскрепощена полностью. Юное тело не утратило своей нежности, хоть и было пропущено через сотни тренировок и заданий, как через мясорубку, и одарено несколькими шрамами.
— Правильно было бы не убивать никого. Правильно было бы не бежать. И правильно было бы не трахать тебя. Но ты течешь, и совершенно безнравственно оставлять женщину без разрядки, — он основывается на фактах, а не на догадках.
Его ладонь накрывает промежность, ощущая сочащиеся соки меж складок. Он хотел использовать лубрикант, чтобы не травмировать ее, но сейчас и естественной смазки более чем достаточно. Был ли это эффект от алкоголя или же только реакция на действия, Адаму все равно. Он хотел ее, и сейчас это было взаимно. По крайней мере, ему так думалось.
— Мне отпустить тебя? — он вторгается в нее пальцами, надавливая на клитор большим пальцем. Начинает медленно, мучительно медленно. Смотрит, как поддается бедрами вперед Саламандра, требует большего. Тихо стонет, прикрыв глаза, облизывая пересохшие губы. Он ловит кайф, ощущая горячую плоть, обхватывающую его пальцы. В ней жарко, как в самом пекле. В ней мокро, по-блядски мокро. — Я не слышу, Амалия, — он ускоряется, вытрахивает пальцами из нее ответ, но наемница только открывает рот в немом стоне. Она не может собраться с мыслями и силами, чтобы сказать хоть слово. — Ох, сука, лучше бы я пристрелил тебя, — Адам выпускает руки девушки из захвата. Надавливает на низ живота освободившейся рукой, давит пальцами изнутри, трет, двигает ими быстрее.
— Блядь! — срывается Амалия.
Стонет громко, пошло, открыто. Раздвигает ноги шире. Хватается за надавливающую руку, впиваясь в нее ноготками.