Ее кидает с волны на волну. Может только стонать, срываясь на крик. Внизу распирает все от боли, когда Изувер входит слишком резко. Она жмурится, когда головка задевает самые чувствительные точки, и ее вновь трясет. Ее бьет дрожь эйфории, смешивая все краски боли и наслаждения. Ей хочется отдаться. Хочется еще.
— Твою мать, — Адам хрипит, ощущая, как сдавливают его сокращающиеся горячие стенки.
Он не останавливает себя, продолжая иметь подопечную у себя на столе. Входит глубже, вжимаясь в тело. Терзает ее тело, оставляя на нем свои следы. Терзает ее мысли, выбивая из них все, кроме себя. Злится, понимая, что после она все равно будет думать о другом. Будет принадлежать другому мастеру. Будет верна ему даже после его гибели. Преисполняется гневом. Только не ясно на кого. На Саламандру за ее привязанность к другому мужчине, пусть и названному отцу? Или на себя за то, что ему есть какое-то до этого дело? Он отгоняет от себя навязчивые, даже параноидальные мысли, с агрессией и остервенением вколачиваясь в наемницу. Кусает ее за колено от злости, заставив коротко завизжать. Держится еще долгие минуты глядя на раскрасневшуюся девушку перед ним, и его накрывает так же. Хватает Амалию за талию, болезненно впиваясь в нее пальцами, вжимая в себя. Его охватывает жар, он едва заметно вздрагивает, кончая в брюнетку.
Им нужно время, чтобы перевести дыхание, прийти в себя. Адам нависает над Амалией, отпуская ее и упираясь руками в стол. Смотрит на ее тело. На свои следы на этом теле. На засосы и краснеющиеся синяки от пальцев. Он определенно доволен собой, но ему мало. Катастрофически мало ее сейчас. Ему хочется занять все ее мысли только собой, никем другим. Он купил ее всю, и даже ее воспоминания принадлежат ему.
Глава 13
Он заставил ее остаться на весь вечер, пока не выжал из нее все силы. Пока не выбил последний стон из ее груди. Пока она не упала без чувств уже на кровати, забывшись в невыносимой истоме наслаждения.
Теперь же Адам лишь лежал рядом и смотрел на спящую наемницу, подперев голову рукой. Он всегда вставал рано. Режим, который соблюдался им беспрекословно, выработал привычку вставать в шестом часу утра безо всяких будильников. И сейчас он благодарил себя за это, потому что совсем не хотел будить Амалию. За несколько часов наблюдения наследник сделал вывод, что у подопечной очень чуткий сон. Ему чудом удалось не разбудить ее, когда он поднимался с кровати, чтобы пойти и принять душ. Саламандра тогда начала морщиться, ворочаться и, кажется, даже приоткрыла глаза, однако быстро уснула вновь.
Адам старался понять, почему оставил ее у себя в спальне? Почему не отнес в ее комнату? Почему не отпустил сразу? Почему не отпустил хотя бы после первого раза? Слишком много «почему», не дающих покоя Изуверу. Он не мог найти ответа на свои собственные вопросы, но отчаянно пытался. Ему было дико. Противно. Необычно. Дай ему словарь, и он бы даже там не смог отыскать слово, что описывало бы его состояние.
Это противное чувство было совсем непохоже на то, что он испытывал к другим женщинам. Это рознилось с тем, что он испытывал к Соне — милой и очень симпатичной наемнице. Она была ровесницей Амалии, кажется? Да, ей так же было двадцать. Ему нравились блондинки, и Адам не прочь был развлечься с ней время от времени, когда она приходила к нему, пока Мэтт был занят чем-то важным и не уделял должного внимания любимице. Она нравилась наследнику не только внешне, его привлекали ее пыхтения на тренировках. Выходило паршиво, но она старалась как могла и за это выслужила какое-никакое уважение в его глазах. Он критиковал ее, но никогда не скупился на совет, если блондиночка просила его.
Все это мракобесие чувств в корне отличалось от того, что Адама связывало с Сандрой. Она была для него едва ли не первым советчиком. С холодным умом, твердой рукой, поставленным голосом и умением мастерски промывать мозги. Она могла вывести из себя так, как не мог никто другой, и Адам спокойно спорил с ней, хоть понимал, что вся эта дискуссия ведет прямо в никуда. В пустоту. Сандра была старше всего на десять лет, но этого хватало, чтобы она смотрела на наследника так, будто бы он все еще мамкину сиську сосет. Она могла себе позволить отвесить ему подзатыльник или дать затрещину, как в тот раз, когда пятнадцатилетний Адам, решив, что уже достаточно вырос, может пофлиртовать с Сандрой. Похабно и непристойно. Тогда он умылся кровью, потому как адвокат влепила ему такую пощечину, что у него кровь носом пошла. И все же, несмотря на все минусы советчицы-сестры-подруги, Адам был готов с пеной у рта на саблях защищать ее честь перед другими.