А с Саламандрой дела обстояли в разы хуже. Изувер чувствовал себя полнейшим идиотом, которого посадили в кольцевую клетку, а на самую середину положили медовый плод. И он, как зверь, как болван, накручивает круги по клетке, пытается дотянуться до лакомства. Старается его достать и так, и эдак. С одной стороны и с другой — безнадежно. Достает и тут же колется ядовитыми шипами, от которых потом идут язвы по всему телу. Плод несъедобен, более того — смертельно ядовит. Но, боги! Как пахнет! И этот аромат дурманит, мутит разум, подавляя инстинкт самосохранения. И вновь колется, травится. И сигнал об опасности вырабатывается агрессией. Неконтролируемым желанием изничтожить лакомство, ведь может найтись тот, у кого противоядие в крови, для кого смертельный яд не страшнее укуса комара. Если не себе, то и никому.
Адам всматривался в подопечную, накрытую одеялом чуть выше груди, и искренне не понимал своей неоднозначной позиции по отношению к ней. Возможно, уже на подсознательном уровне он воспринимал ее никак иначе, как врага лишь потому, что она южанка. После той резни, что южане устроили под мнимым одобрением Луи, Обитель на всякий клан той стороны смотрела враждебно. Возможно, все дело было в абсолютной разнице характеров и темпераментов.
В Обители, как в большинстве северных кланов, женщины были покорными и верными. Они знали, что могут купаться в драгоценностях, роскоши, кататься как сыр в масле, если у их мужчин не будет недоверия к ним. Амалия же свалилась как снег на голову и в первый же день выдвинула свои требования. Дай ей покровительство и все. Хоть ты вдоль тресни, хоть поперек, но дай, а она за это послужит, быть может.
Изувер мог поспорить, что в Бурге ей приходилось выживать, громко заявляя о себе. Отбирать желанный кусок славы у других. Наверняка порой и совсем нечестным путем. Отсюда и наглость. «Хочешь жить — умей вертеться», — бесспорно ее девиз по жизни. Решилась бы северянка что-то требовать? Она бы и просить не смела, слишком уж самодостаточные они, гордые. Южная девица же с бутылкой в руке, с бешеными глазами буквально орала о своих требованиях. Готова была убить за отказ. У нее повернулся язык попробовать пристыдить наследника, за что впоследствии была взята несколько раз подряд.
Адам хотел выбить из нее всю дурь и вбить мысль о том, что она не в том положении, чтобы диктовать свои условия. Только, как оказалось, они говорили совсем на разных языках. Или все дело было в том, что он второй мастер. Да, собственно, ему было без разницы кем, но приставка «вторым» просто на просто хлестало по щекам, к тому же подопечная совершенно не желала подчиняться здешним правилам. Впрочем, у него есть еще время скорректировать ее поведение. Или что-то другое…
Изувер лениво глянул на время, которое высвечивал дисплей мобильника — без десяти одиннадцать, а маленькая ящерица и не думала просыпаться. Она ютилась в теплой постели, прижимая к себе одеяло, утыкаясь в него носом. Адаму уже пришлось усмирить поднявшего бунт Динго, который отборным трехэтажным матом покрыл друга за то, что он вышел на утреннюю тренировку, а ученица не явилась. Ему пришлось дать слово, что он непременно сделает выговор никудышной наемнице, что осмелилась прогулять возобновившиеся занятия.
Он смотрел на Амалию, и она нравилась ему намного больше, когда молчала. Наследник отпечатывал в памяти каждую деталь на ее лице, все еще пытаясь найти ответы.
У нее не было светлой кожи, что так ценилась северянами и была едва ли не главным стандартом красоты. Наоборот, она была даже немного смуглой и теперь ее украшали бесчисленные синяки и засосы, которые Адам оставил в порыве вдруг вспыхнувшей страсти. Она не была блондинкой, а наследник питал слабость к светловолосым девицам. Только фигура и лицо. Стройная и подтянутая, с небольшой грудью и упругими ягодицами. Шрамы… А что ему до шрамов? Да ничего, в общем-то, только они притягивали к себе, вызывали нездоровое желание касаться их, целовать, кусать, лизать. И не только их, ему хотелось все ее тело искусать, облизать.
Часовая стрелка медленно приближалась к полудню, и Адаму совсем надоело ждать. Он немного подался вперед, перенеся вес на один локоть, приподнявшись на нем, дабы не рухнуть многокилограммовой массой на ящерицу.