— Ничего, — Амалия пожала плечами, поражаясь идиотскому плану Бурга, стараясь подавить в себе обиду на слова Адама. Не вышло, слишком заметно прикусила щеку изнутри. — Глава погибает, а наследник слишком увлечен приманкой, клан рушится без тотального контроля, — девушка качнула головой, хмыкнув. Долго бы она прожила, если все было бы именно так? Может, на минуту дольше Луи. — Ничего не говори по этому поводу, я без тебя знаю, насколько убого это звучит, — отмахнулась она, насупившись. Ей было до мурашек мерзко. Ее вновь подкладывали под кого-то, чтобы получить желанное. Как кукла. Как кусок мяса. — Я могу идти?
Изувер долгие секунды вглядывался в черную макушку, прежде чем отпустить Амалию. Он видел ее реакцию и не знал, ликовать ему или же нет. Он горел от злости. Или зависти. Непонимания? И сам не мог определиться. В голове просто не укладывалась та преданность ящерицы. Был ли ему кто-то так верен, как она к погибшему мастеру? Никто. Был ли ему кто-то дорог столь же сильно? Никто. И было это все настолько отвратно, что наследник злился уже на самого себя за то, что дал себе волю. Перестал держать себя в узде всего на миг, и этого хватило, чтобы усомниться в своей стойкости. Всякие чувства — враг человеку. Хорошие, плохие. Все они мутят воду. Выкачивают серое вещество из мозга и отключают разум. Они заставляют чувствовать, а для наемника это недопустимо.
— Иди, — кивнул он в сторону двери. — У тебя сегодня должна быть тренировка, но ты паршиво выглядишь. Возобновим завтра. Тренировочный зал, в семь вечера.
Амалия ничего не ответила, молча скрывшись за дверью. Уже в коридоре она передразнила наставника. «Выглядишь паршиво». Где уж там. Хотелось блевать, что говорить о просто плохом состоянии. И дело было вовсе не в бурной ночи. Не в похмелье. Адам вновь задел ее за живое. Сорвал тонюсенькую корочку с медленно затягивающейся раны. Будто ему так нравилось унижать ее наставника, чье тело уже гнило в земле. Будто он возносил себя над ним таким способом. Ему должно быть все равно, а он все рвался полить уксусом свежие раны.
Ком подкатил к горлу. Глаза защипало. Вновь слезы. Такие непрошенные, ненавистные слезы. Никто не говорил ей, что это признак слабости, но Саламандре легче от этого не было ни на толику. Она хотела бы уметь стирать себе память. Убить в себе любые эмоции, чувства. Просто чтобы прекратить уж наконец эти муки. Боль сжирала ее каждый день. Убивала потихоньку человека в ней.
Она не смогла сдержать их. Соленые капли одна за другой скатывались по щекам, падали и разбивались об пол. И было плевать, что все смотрят. Амалию вновь затянул тот роковой день.
Глава 14
Тот, кто погас
Будет ярче светить, чем кометы,
Пролетающие над планетой,
Из пустоты
Без твоей красоты не родится
Юности вольная птица…
— Неужели ничего нельзя сделать?! Почему ты не пытаешься оправдать себя?!
Амалия уже сорвала голос, негодуя. Она смотрела на осевшего в углу карцера мастера, и хотелось кричать еще больше. Крушить все вокруг. Ей разрешили провести немного времени с наставником, выделив на свидание всего полчаса. Мало, катастрофически мало времени. И оно неумолимо бежало вперед, пока мужчина молча смотрел в одну точку. Он не отрицал и не соглашался. Быть может, и не слушал. О чем он думал? Она и предположить не могла. Жалел ли о потраченном времени, которое мог провести другим образом. Запоминал ли он свою ученицу? Или ему все равно было?
— Скажи хоть что-нибудь! Что ты молчишь?! — ее бьет истерика, и с этим ничего нельзя поделать.
Амалия вся трясется, не зная, куда податься. Она отчаянно не верит во все происходящее. Не хочет принимать, думая, что это все нескончаемый кошмар. Она вот-вот проснется. И все будет хорошо.
И все будет хорошо…
— Я ни о чем не жалею. И ничто не держит меня, я лишь потрачу время на попытки оправдаться, — тихо отвечает мастер с тоской в голосе, продолжая непрерывно смотреть в стену.
Он не решается посмотреть на ученицу. Ему страшно увидеть слезы в ее глазах. Не хочется видеть ее боль. Зачем ее вообще пустили к нему? Только душу мучат.
— А я? — все разбилось в один миг. Как фарфоровая чашка об пол разбились сердце и душа наемницы. Вместо того, чтобы провести время с подопечной, мастер отталкивал ее, проявляя равнодушие.