Мужчина в мыслях своих дошел до пруда. Он не был уверен, что именно сюда направлялся, но если так — пусть.
Все лавочки по периметру водоема были заняты то молодыми наемниками, то совсем юными рекрутами. Муса долго стоял у конца дороги, пытаясь взглядом выцепить свободное местечко, но пришлось все же сесть на траву у берега и уже оттуда всматриваться в почти прозрачную воду.
Пруд имел немного изогнутую эллипсоидную форму и всегда был чист, что было даже удивительно при его-то немалой площади в восемьсот квадратных метров примерно. Муса не замерял, да и свечку не держал, но был точно уверен, что меньше в водоеме быть не могло. Здесь было красиво и всегда свежо. Пологий берег зеленел ярко-изумрудной травой; по периметру высажены цветы, а то и целые кусты. В самом сердце пруда росли кувшинки и водные лилии — белые, розовые и местами ярко-красные, почти малиновые.
Здесь было запрещено купаться из-за карпов кои в пруду, однако малолетних детей это не останавливало: днем тут был сплошной виз, крик и плеск воды. Потом их ловили мастера, воспитатели или просто смотрители пруда за ноги, руки, даже уши. Воспитанникам Гарема, Цветника, Разария, Серали, Сада, Питомника — везде по-разному, доставалось меньше, в основном за то, что они общаются с будущими наемниками, до пятнадцати лет это строго воспрещалось. А вот рекрутам всегда всыпали по полной.
Маленьких сорванцов наставники за шкирку тащили в общежития, лагерь подготовки или форт, если им уже стукнуло больше четырнадцати. Глупые, не приученные к дисциплине рекруты извивались в руках своих мастеров, так и желая ударить или укусить, лишь бы вырваться из железных оков их рук. Такова была суть всех детей — буйные, неугомонные, строптивые и пышущие юношеским максимализмом. Муса видел в них своих подросших подопечных, оставшихся при нем даже после окончания обучения и подготовки к заплечным делам.
С Исой и Габой проблем было немало, однако даже при лучшем раскладе их пакостей, доходивших до крайностей в виде убийства, лишь бы получить желаемое, они не дотягивали до одной единственной ученицы его товарища по оружию — Амалии. Сколько же раз, как долго он отговаривал Айзека не брать к себе под крыло девчонку. Говорил ему из раза в раз: «Проблем не оберешься. Слишком большая ответственность. Она в могилу сведет. Оно того не стоит». И как в воду глядел.
Амалии не надо было даже трудиться и как-либо изворачиваться, чтобы ее мастер в очередной раз получил по макушке от руководства. Она как будто была рождена с магнитом проблем в заднице. Конфликтная, взбалмошная, громкая, с бурлящей кровью и брызжущая ядом во все стороны, как змея при защите. Недоверчивая, отпугивающая своей агрессией, как дикое животное. Таковой она была даже спустя год под присмотром Айзека, а чуть позже он сумел найти подход к ребенку из пробирки. Стоило всего лишь раз показать, что он не враг ей, намылив шею малолетнему засранцу, что решил, будто имеет какое-то право задирать его девочку. Да, его девочку… Айзек вдруг воспылал к ней отцовским чувством и готов был глотки рвать за «дочь». И после Амалия начала принимать мастера, прислушиваться и даже перенимать какие-то качества. Ее злопамятность и сумасбродство никуда не делись, однако теперь она умела прятать все за толстой маской безразличия либо же улыбкой. Она не искала дружбы и могла убрать без зазрения совести убрать препятствия со своего пути, как однажды сделала на одном из рекрутских турниров, отравив лидирующего соперника, которому так по-дружески и мило улыбалась. Именно этому и учил ее Айзек — ставить свои интересы превыше других, рвать за себя, наплевав на честь и средства. И, кажется, он идеально справился со своей задачей, раз Амалия все же сумела вырваться из Бурга, пусть и ценой его жизни.
Память о дне казни Айзека отзывалась болью в грудине, как и все предшествующее этому событию. Почему он не отговорил его? Зачем позволил забрать девчонку? Чего ради потакал ему все время?