«Мы у тебя первые? Как интересно», — ударяется о стены.
Тошнотворно. Руки в крепком захвате за спиной уже ноют от боли в выкрученных суставах. Мозолистая рука оказывается под бельем, и сразу два толстых пальцы вторгаются больно и на сухую. Ее уха касается горячие дыхание с отвратным запахом табака вперемешку с перегаром от водки. Тело сверху вжимает ее в холодный бетонный пол, в рассыпанное стекло, царапая кожу. Она тихо шипит, глотает встрявшие в горле просьбы о пощаде, когда ублюдок сверху толкается в нее членом. «Сука, какая сухая», — слышится сбитое дыхание. Крик умирает там же, в глотке, когда она пытается отползти хоть на сантиметр от болезненных, распирающий движений. Ее резко тянут обратно. И слезы льются от боли — крупный осколок впился в кожу прямо под ребрами и прошел глубже с каждой фрикцией. «Ну-ка, открой рот. Открой свой блядский рот!». Ее тянут за волосы, и в губы упирается мокрая головка члена. Четыре пощечины подряд оставляют ярко-красный след на щеке и заставляют разжать зубы. Толкается в самую глотку, и горло сжимается от рвотных позывов. Ерзает, барахтается, как рыба на суше. Старается вырваться, мычит, плачет. И снова получает удар по лицу. Слезы мешаются с кровью из носа и слюнями.
Какая же жалкая. Жалкая!
Ее охватывает дрожь удовольствия и подступающей истерики, когда она смотрит, как двое захлебываются в крови, корчатся в агонии. В их глотках булькает от крови. Она подсыпала в еду, какая ирония судьбы, мелко раздробленное стекло. То самое, на котором они вдвоем ее имели. То самое, которое вошло в самое мясо под ребрами. Они почувствовали это почти сразу, но пары ложек было достаточно, чтобы мелкие кусочки повредили стенку желудка.
Жалкая? Просто сломанная.
И к горлу снова подкатывала желчь. Щеку обожгло слезой. Амалия потрясла головой, до скрежета сжав зубы.
— Уйди, — односложно и сухо еле ворочает языком, даже не глядя на Соню. — Я буду одна.
— Ты не в порядке. Тебе нужно в лазарет, — в ответ тишина и завывающая вьюга за окном. Соня сдалась. — Я позову сюда врача.
— Нет. Пожалуйста, — смягчилась Амалия, моляще глянув на наемницу. — Все нормально.
Блондинка в сожалении морщит брови и сглатывает, прежде чем оставить девушку одну.
— Все нормально, — повторяет Саламандра сама для себя. Успокаивает. А тревога все нарастает и когтистыми лапами ломает ребра.
Нихера не нормально! Нужен хоть кто-то, за кем можно спрятаться от страхов и воспоминаний.
Но Сони уже здесь нет. А паника вовсю травит мозг здравый смысл, вырисовывая образы почти в реальность.
***
Адам уже собирался идти к Амалии, но решил все же еще немного задержаться у себя. Он перерыл верхний ящик прикроватной тумбы, выискивая красный тюбик. Наверное, это было единственное место, где был небольшой беспорядок: шнуры зарядок, старые пачки сигарет, пара упаковок презервативов. Зачем, если все девушки Обители на уколах или оральных контрацептивах? Даже какой-то потертый брелок в виде рыбы-клоуна. Кажется, он взял его у той маленькой жертвы педофила. Забавно, ведь даже так он пытался себе напомнить, что самая страшная вещь в мире не жестокость, а глупость и отсутствие дисциплины.
Наконец, под слоем остального хлама он все же нашел смазку, спрятав ее в карман джинсов, прихватил распечатку, сунул ее в другой карман и вышел из комнаты.
Мужчина подождал около минуты под дверью, после стука — ничего. Он напряг слух, прислушиваясь, и потянулся к дубликату.
Дверь легко поддалась, впустив Адама внутрь. Он так и замер в проеме, поежившись от резкого перепада температуры — в комнате было едва ли теплее, чем на улице. За окном завывал ветер и через открытый балкон наслаивал приличный сугроб. Значит, открыт уже несколько часов.
Первая мысль была: Амалия сбежала. Адам ее отмел сразу же. Она не могла уйти, он бы узнал моментально. Вторая: она с собой что-то сделала. В подтверждение мрачной мысли был слышен шум воды в ванной. Она могла бы вытащить лезвие из бритвы и…
Болезненная тяжесть навалилась на плечи, придавила грудь и стала мотивом двинуться прямо в уборную. Каждый шаг — все больший груз на грудь. Если она вскрылась? Что если это произошло за то время, пока он был у себя? Дышать тяжело стало. Мерзкая дрожь прошлась вдоль позвоночника.
Он нашел ее в душевой кабине. Осевшей на поддоне под ледяной водой. Сжавшуюся в комок. Зареванную. С груди, живота, бедер стекали бордовые струйки, попадали в воду и превращались в розовые разводы. Она заторможенно сначала посмотрела на ноги мужчины и только потом подняла голову. Девушка громко сглотнула, столкнувшись с гневным взглядом наставника и задрожав всем телом, поджав губы, снова расплакалась. Наемник стиснул зубы, глядя на втянувшееся лицо и истощенное тело. Она не ела и не пила несколько дней и, видимо, еще и выворачивала желудок все это время.