— Его убили?
— Не думаю. На черепе и других останках не было следов насилия. Да и записи свидетельствуют, что он ожидал скорой смерти. Ему было за семьдесят, когда он писал.
И тут Джеффри вспомнил, где он слышал имя брата Джеймса. Так звали одного из монахов, гулявших по берегу и ставших свидетелями чудесного явления креста, выпавшего из клюва таинственной гигантской птицы. Помнится, и настоятель Ричард Дантон упоминал записки или свидетельство, оставленное братом Джеймсом? Не о нем ли, или его копии, толкует брат Майкл?
— Каменщики, как положено, уведомили меня о своем открытии. Но они утаили два предмета. Кольцо, как видно, и документ. Они, конечно, надеялись продать их с выгодой для себя.
— Документ ведь наверняка был на латыни? — предположил Джеффри. — Откуда им было знать, о чем он? Прочесть-то они не могли.
— В целом это так. Один из них — Саймон — немного умел читать, но только на английском. Но каким-то образом они прознали, что завещание брата Джеймса касается дела важного и опасного. Через день или два после того, как были найдены кости, они пришли ко мне, чтобы рассказать об остальном. Отчасти из желания поделиться открытием, а отчасти — узнать, нельзя ли на этом что-нибудь выгадать. Они не представили документа, а только намекнули на его содержание. Я сказал им, что все это — глупости, и они должны немедленно вернуть документ, принадлежащий обители. Думаю, мне удалось убедить Саймона Мортона. Он уже тогда выглядел нездоровым. Его трясло, и он приговаривал, что тот склеп — проклятое место. Но Джона Мортона поколебать оказалось труднее. Он не здешний, из Сатхема. «Что мы за него получим?» — твердил он. Так что в конце концов я обещал заплатить им за рукопись.
— Ты дал им деньги?
— Да. Встретился с ними на мирском кладбище. Они и так слишком повадились в монастырь, а я предпочитал встретиться с ними вне наших стен. Саймон Мортон казался совсем больным. Думаю, с того дня он не выходил на работу. Не много добра принесла их находка, и теперь оба закончат свой путь на том самом кладбище, где мы встречались.
— А пергамент еще у тебя? — спросил Джеффри, покосившись на груду бумаг на столе Майкла.
— Он уничтожен. Я сжег его по приказу настоятеля. Но я бы сжег его и без приказа.
— Должно быть, его содержание было… ты сам сказал: «опасным».
— В своем роде он был опасен. Тебе, Джеффри, как мирянину, я могу и рассказать. Но буду тебе обязан, если мои слова не пойдут дальше. Если об этом узнают другие, мы станем все отрицать.
— Мы?
— Бермондсийские клюнийцы, те немногие, кому известно, о чем писал брат Джеймс в своем завещании.
— Если оно не касается чего-либо незаконного или связанного с преступлением, я буду молчать, — обещал Чосер. — А поскольку человек, написавший его, давно мертв, не думаю, чтобы оно могло касаться чего-либо преступного.
— И не касалось. Брат Джеймс хотел только исправить давнюю вину — то, что считал виной.
— Что же тут дурного?
— Ты бывал в Винчестере, Джеффри? Видел огромный стол в этом замке?
Джеффри покачал головой, хотя понял, о чем говорит монах. Имелся в виду хранившийся в Винчестере стол — якобы тот самый, за которым сиживал сам Артур со своими рыцарями. Круглый стол, за которым никто не мог претендовать на главенство над другими. Он только не понимал, к чему вспомнил о нем брат Майкл.
— Считается, что круглому столу много сотен лет, — продолжал монах. — То есть так считают невежды. Но я слыхал, что он сделан совсем недавно, и что наш нынешний король Эдуард рад купаться в лучах его блеска. Потому что он увлекается рыцарством более всего на свете — по крайней мере увлекался, пока был здоров и бодр. Тебе ли не знать этого, Джеффри, ведь ты так часто бываешь при дворе.
— Я знаю. Но не вижу связи с завещанием старого монаха.
— Я вспомнил о круглом столе, чтобы показать, что вещи не всегда таковы, какими представляются. Древними и священными порой считают предметы, которые вовсе не таковы.
— Речь о кресте Бермондси, не так ли? — подсказал Чосер, почувствовав, как неприятно келарю переходить к сути дела. — Брат Джеймс был в числе монахов, засвидетельствовавших его чудесное явление на берегу Темзы. По словам настоятеля, он оставил свидетельство об этом чуде.