— Брат Ральф, — сказал Чосер.
Он едва выговорил эти слова, тяжело отдуваясь. Лицо у него покраснело, пот струился ручьями.
Молодой человек остановился в нерешительности. Вина и гнев проступали на его спокойном обычно лице, словно каинова печать.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Джеффри.
Монах, как видно, обдумал вопрос, прежде чем ответить:
— Я исполняю свой долг. А ты?
— Ты знал, верно? — помолчав, спросил Чосер. — Тайна креста Бермондси тебе известна?
— Я услышал о ней от брата Питера. Он был очень встревожен.
— Но не так сильно, как ты, — добавил Чосер, размышляя, что совсем недавно полагал себя хорошим судьей людей.
Однако ничто в наружности молодого монаха не выдавало его внутренней сущности. Брат Ральф, простодушный и туповатый на вид, таил в себе пламенного, яростного фанатика. Ответ был известен заранее, но Джеффри все же спросил:
— Зачем ты убивал?
— Я уже ответил. Долг. Защищал крест и обитель.
— Им не нужна такая защита.
— Надо было оставить тебя запертым в склепе. Тебя могли еще долго не найти. Туда никто не ходит. Проклятое место.
— Зачем же ты меня выпустил?
— Не тебя, мастер Чосер. Я выпустил Магнуса, кота. Я ведь и его запер. Нельзя было оставить его умирать с голоду.
Джеффри не знал, смеяться ему или плакать. Этот человек уже погубил двоих и только что, без сомнения, намеревался убить женщину, но беспокоился за жизнь кота. Он приготовился окликнуть собравшихся вокруг миссис Мортон, чтобы те помогли ему справиться с Ральфом. Однако монах опередил его и бросился бежать — не к монастырю и не к домам, а на восток, к берегу реки. На бегу он прокричал что-то об «очищении водой».
Чосер пустился вдогонку, но Ральф был моложе, крепче и проворней. Он уже добежал до реки. Здесь, в густой грязи, ему пришлось пробираться медленнее, борясь с подступающим приливом. Джеффри споткнулся и упал лицом вниз. Над ним захлопали крылья, прошла тень. Он задрал голову, но птица уже взвилась вверх. Он увидел, как брат Ральф, преодолев полосу вязкого ила и камней, решительно шагнул в быстрый поток. Вздулась пузырем черная ряса, потом все скрылось, кроме головы и одной руки. Последнее, что увидел Джеффри, была эта белая рука — тонкая белая рука.
Возвратившись к дому у ворот после убийственно трудного дня и ужина в трапезной, Джеффри увидел свое перо, оставленное утром на каменной плите. Он задумался, кто закончит теперь работу над обвалившейся стеной. Он умолчал о подробностях гибели брата Ральфа, хотя в разговоре с настоятелем проскользнуло упоминание, что молодого монаха считали «странноватым».
— Ум у него помутился от стольких смертей в один день, — говорил Дантон. — В припадке безумия он бросился в воды реки. Молю Бога, чтобы смерть брата Ральфа оказалась последней.
— Думаю, так и будет, — сказал Чосер.
— Мы отслужим мессу за его душу, — сказал настоятель, — и, конечно, за души других, скончавшихся сегодня в Бермондси.
Не упомянул Джеффри и о большой птице, пролетевшей над головой, когда брат Ральф выбежал к берегу. Что это была за птица? Чайка? Каким еще птицам летать над берегами Темзы? В сущности, он ни о чем не рассказывал за ужином в трапезной (в уставе молчальников есть свои преимущества). А сразу после ужина, до начала вечернего богослужения, он незаметно проскользнул в церковь. И опять нашел ее почти пустой, и летний вечер светился в ярких стеклах большого западного окна. Он пришел взглянуть на крест за решеткой. Крест был маленький, неприметный. Как заметил брат Майкл, ценность его не в нем самом, а в истории его обретения.
Джеффри Чосер задумался о двух историях. Легенда о чудесной птице, выронившей крест из клюва, и более прозаический рассказ о монахах, желавших славы и веры для своей обители. Которая из них правдива — какая разница? Для него, может быть, никакой, но это оказалось достаточно важно, чтобы вызвать вереницу смертей. А теперь он один владеет тайной. Брат Ральф нанял Адама, чтобы избавиться от Джона Мортона, потом убил сухорукого и задушил Саймона. И, несомненно, покончил бы и с Сюзанной Мортон, если бы не вмешательство Джеффри. Он вспомнил последние слова Ральфа об «очищении водой». Видит бог, если нам не дано постичь человека по его лицу, кто может судить, что творится у него в голове? Что ж, воды Темзы принимают все и всех, чистых и нечистых, невинных и грешных, не делая между ними различия.
Джеффри задумался, надолго ли останется одинокой вдова Джона Мортона. Вряд ли, слишком она привлекательна. Впрочем, он не собирался оставаться в монастыре, чтобы проверить. С него хватит. С утра он придумает какое-нибудь оправдание для настоятеля и вернется в свой шумный домик в Олдгейте. Домой, к покою и тишине. Пожалуй, если его не будут отвлекать убийства, он даже сумеет что-нибудь написать.