— Я — Уильям де Монте Акуто.
Коронер до сих пор допрашивал свидетелей в грубой манере, позволявшей ему насладиться их страхом. С Монте Акуто он не решился обойтись в том же духе. Помявшись, он мотнул головой в сторону лежащего перед ним тела женщины.
— Ты ее знаешь, мастер?
— Знаю.
Уильям не опустил взгляд на убитую, а продолжал смотреть прямо перед собой.
— Она знала твоего сына?
— Да.
— Где был твой сын в канун дня святого Георгия? Позапрошлой ночью, мастер Уильям, со вторника на среду?
— Он был со мной, у нас дома.
— И твои слуги, конечно, подтвердят твои слова?
— Конечно подтвердят, но я охотно поклянусь на Писании, если моего слова недостаточно.
Болдуин улыбнулся обходительной любезности свидетеля, так явно противоречившей грубости надменного коронера.
— Я рад это слышать. Возможно, вместе с тобой поклянутся и слуги?
— Как скажешь, коронер.
— Твой сын желал эту девушку, так ведь? Они были любовниками?
Лицо Уильяма де Монте Акуто застыло, но от боли, а не от гнева.
— Мой сын был мужчиной. Девушка была мила и хороша собой, так что, возможно, ты прав.
— Тебе известно было о его ухаживаниях?
— Да, я догадывался.
— Он лежит здесь, убитый ударом в сердце. У нее в руке кинжал. Не могла ли она убить его, а потом себя?
Только теперь Уильям взглянул на коронера. Лицо его было застывшей маской горя.
— Мой сын мертв, а ты хочешь, чтобы я рассуждал о том, кто его убил?
Позже Болдуин сумел протолкаться сквозь толпу к Уильяму де Монте Акуто.
— Не уделишь ли мне минуту для разговора, друг мой?
— Что, тоже хочешь допросить, как этот недоумок-коронер?
— Нет. Я просто ищу истину — по приказу милорда епископа Стэплдона.
— Тогда разве может отказать тебе такой бедняк, как я? — саркастически отозвался Уильям. — У короля много советников, но мало кто пользуется таким уважением, как милорд епископ.
Саймон заговорил:
— Друг, у меня тоже сын. Прими мое сочувствие. Потерять сына — ужасно… а терпеть потом допрос этого коронера — невыносимо.
Уильям склонил голову.
— Я готов был снести ему голову с плеч.
— О твоем сыне… — прервал его Болдуин. — Когда ты заметил его отсутствие?
— В тот день, когда его нашли. В моем доме есть зал с верандами по обеим сторонам. Слуги спят под навесом между ними. Уильям спал в другом крыле дома и в последнее время… ну, между нами недавно вышла размолвка.
— Из-за чего?
— Из-за Джульетты, разумеется!
Гнев его, прорвавшись на мгновение, тут же угас, и он объяснил, помолчав:
— Мне не нравилась связь сына с нею.
— Вы с ее отцом когда-то были друзьями?
— Да, были. Но потом по его вине умерла Сесили, а он начал приобретать влияние и уже не желал иметь дело с простыми людьми, такими как я и мой сын. По его меркам, мы ничего не значили. Нет, он предпочитал проводить время с важными вельможами в их роскошных домах.
— В то время как ты…
— Я оставался там, где родился. Не отрывался от корней. Я в конечном счете простой человек. Рожден для службы и сам пробиваю себе дорогу в мире. Мое дело дает мне достаточный доход. А Генри Капун теперь рыцарь и называет себя другом Хью ле Диспенсера. Зачем я ему теперь?
— Кто мог желать зла твоему сыну?
— Только один человек, — угрюмо проговорил Уильям. — Генри Капун ненавидит меня и ни перед чем не остановится, чтобы меня погубить. Он мог убить Уильяма, просто чтобы причинить зло мне. Бедняга Уильям.
— Ты полагаешь, он и дочь мог убить, лишь бы добраться до тебя? — резко спросил Болдуин.
Уильям взглянул на него.
— Через него я лишился своей единственной любви. Моей Сесили. Она умерла, потому что слишком торопилась подарить ему сына. Она не готова была к новым родам после рождения малютки Джульетты, но этот дьявол всегда был ненасытным, и она снова забеременела. Роды убили ее.
— А его сын, Тимоти, — он от другой жены?
— Да, после смерти Сесили Генри женился на Эдит, и Эдит родила ему Тимоти, но она тоже умерла в голодный год семь лет назад.