— Ты пришел его проведать, сэр? — спросила матушка Мортон. — Он болен. Келарь знает, что он болен и не может работать.
Она имела в виду монастырского келаря.
— Он утром хотел встать, но его ноги не держали, — продолжала женщина. — И пот сразу пробил. Он очень слаб.
— Что с ним такое?
Она пожала плечами:
— Лихорадка. Это у него с тех пор, как он побывал в подземелье.
— Ну, ладно, — сказал Джеффри, не уточняя, о чем говорит женщина. — Я не проверять твоего мужа пришел. Всякому видно, что он болен и не может работать. Нельзя ли нам поговорить наедине?
Еще недоговорив, он понял, как нелеп его вопрос. Большего уединения, чем здесь, им не дождаться. И без того уже появление незнакомца заставило всех обитателей деревушки приникнуть к окнам и собрало стайку любопытных детей. Джеффри отодвинулся в тень у дверей.
— Я хочу поговорить с женой Джона Мортона.
— С женой Джона? Была у него жена, за Чэтхемской дорогой. Но у них вышла размолвка, так что Джон, пока работает на монастырь, живет с нами. Он брат моему Саймону.
Она кивнула на лежащего в постели. Потом, сообразив, к чему клонит Чосер, перешла на шепот:
— Что-то стряслось, да? Что-то с Джоном?
— Боюсь, что так.
Джеффри кратко описал обстоятельства смерти ее деверя. Он решил, что лучше не вдаваться в подробности. Драка в монастырском дворе — он вдруг понял, что не знает даже, была ли это ссора или Адам просто кинулся на товарища ни с того, ни с сего — и ужасная смерть. В сущности, больше ему и нечего было сказать. Матушка Мортон выронила ведро, и грязная вода выплеснулась им на ноги. Она стояла, заламывая руки. Покачнулась, прислонилась к косяку. Уилл из своего угла глянул на мать.
— Я знала, — сказала она.
— Что знала?
— Как только они стали работать в том проклятом месте, в том погребе, и принесли оттуда…
Женщина запнулась и зажала рукой рот. Чосер заметил, что она щербатая.
— Не понимаю: какое проклятое место? Что принесли?
— Они на прошлой неделе работали в погребе. Там водятся призраки. Там внизу кости лежат. Со всеми, кто туда заходит, случается беда. Лучше бы я не брала…
Она снова осеклась, словно поняв, что сказала лишнее. Потом продолжала:
— Моего мужа, Саймона, свалила лихорадка, а теперь и Джон умер, и, гляньте, я только нынче утром ошпарила руку.
Она закатала рукав, открыв красную кожу в волдырях.
— Кипяток на руку выплеснулся, — пояснила она. — Прежде такого не бывало. И еще Джон умер, упокой, Господи, его душу.
Джеффри подумалось, что от горя женщина спутала обычную домашнюю неприятность и насильственную смерть. К этому времени к дому уже сбежались женщины и дети из соседних домов. На лицах взрослых любопытство боролось с жалостью, и, пожалуй, любопытство пересиливало. Все же хозяйка вышла во двор, словно что-то толкало ее к людям, и соседки сразу окружили ее. За коротким молчанием последовал гомон вопросов и восклицаний.
Джеффри вздохнул с облегчением. Он счел, что женщины лучше него утешат матушку Мортон, если та нуждалась в утешении, услышав о смерти деверя. И не его дело задерживаться, чтобы известить брата покойного. Больной Саймон был явно не в состоянии что-либо уразуметь, а если бы и сумел, как бы ему не стало хуже от такого известия. Саймон Мортон сейчас ни на что не годен.
Джеффри побрел назад, в сторону монастыря. Он не ушел далеко: за спиной послышались шаги, и кто-то потянул его за рукав. Это оказался Уилл, веснушчатый племянник убитого. При виде улыбки на его конопатом лице Джеффри уверился, что в голове у мальчишки в самом деле маловато света. Он был веселехонек, словно уже забыл о жестоком убийстве, совершившемся у него на глазах. Может, и в самом деле забыл. Мальчик выставил вперед сжатые кулаки, костяшками вверх, и кивнул Чосеру, словно говоря: «Ты знаешь, что делать».
Джеффри хлопнул его по правой руке. Уилл с восторгом разжал правую ладонь, на которой не было ничего, кроме грязи. Потом он спрятал руки за спину и, повозившись немного, снова вытянул их вперед. Гадая, сколько ему придется ублажать мальчишку, но не желая просто отвернуться от него, Чосер хлопнул по левой руке, и мальчик честно открыл ее. Чосер почти ожидал снова увидеть пустую ладонь — или потому, что мальчик переложил спрятанное в другую руку, или потому, что в руках у него вообще ничего не было. Поэтому он с некоторым волнением взглянул на лежащий на ладони предмет.