— Да! Как ты смеешь? — вдруг подымает от стола лохматую голову Лева Гусев, скрипит зубами, рвет у себя на груди майку. — Как ты смеешь, гад!
Он кидается на Денисова, но парни перехватывают его, ловко крутят руки и волокут упирающегося, орущего Леву в будку.
Денисов отходит от стряпухи, идет к Баталову. Тот встает, хочет что-то сказать, но, увидев злое лицо Денисова, перешагивает через скамью и неожиданно скрывается во тьме.
А Питель невозмутимо сидит, жует губами, ухмыляется, поглядывая на сплавщиков.
К нему подходит встревоженный Паньшин.
— Нехорошо, Сидор Потапович, нехорошо себя ведешь. Плохой пример подаешь молодежи.
Питель встает, чуть покачиваясь, прислушивается к чему-то.
— Ладно, Маркел… Извини, брат.
Он идет за будку, выводит оттуда высокую поджарую лошадь, взбирается с помощью Сереги Попова в седло и трогает поводья.
— Орел! Сила! — кричит ему вслед Оренбуркин. — Семь стопок выпил, еще верхом поехал! Казак!
Денисов не обращает внимания на пьяного Павла Оренбуркина, на притихшую Степаниду, не слышит поредевших выкриков еще не утихомирившегося Левы Гусева. Он смотрит туда, куда скрылся Баталов. Потом подходит к столу и смахивает с него остатки ужина. Пустые бутылки и стаканы, звеня, сыплются на землю.
6
Его будит голос матери. Она стоит над ним в изголовье, говорит ласково: «Вставай, Левушка, вставай, сынок… Пора в школу».
Лева Гусев просыпается, продирает глаза. Он садится, озирается вокруг, видит пустые койки, бьющее в окно солнце. Спросонья не поймет, почему лежит один в будке, куда девались сплавщики.
И вдруг Лева вспоминает все вчерашнее: как напился, как кричал, как лез драться с начальником пикета. Он покрывается испариной, тихо стонет, смотрит с ужасом на порванную майку, на бессильные, все в синяках руки. «Как же так? Как же так?» — спрашивает он себя.
Ему кажется, что сплавщики его бросили, отвернулись, ушли. Может, сообщили в Никольск, и вот уже идут два милиционера, чтобы арестовать его, Леву Гусева, препроводить в тюрьму.
Он с треском распахивает дверь, выскакивает из будки, видит чуть дымящий костер, желтое солнце на вымытых досках стола, спокойно сидящую Степаниду. На котлопункте все тихо, мирно, стоят вокруг березы с набрякшими почками, трещат дрозды в кустах, трепыхаются в воздухе разноцветные бабочки.
— Где народ? — задохнувшись, спрашивает Лева стряпуху.
— На работе, где… Ох, Лева! Боязно что-то мне за тебя, Лева! Натворил ты вчера делов.
Степанида встает, идет неторопливо к палатке. Лева смотрит осатанело на стряпуху — большой, нечесаный, опухший. Собачка бегает вокруг него, ластится, он со злостью пинает ее, и та, повизгивая от обиды, забирается под будку.
Лева щупает руками свою голову — она страшно болит, разламывается на части. Он идет к умывальнику, подставляет голову под сосок; вода приятно холодит, становится легче, но боль не исчезает.
— Иди, — зовет стряпуха. — Покушай как следует… Дурь-то и пройдет.
Не веря счастью, Лева срывает с себя майку, вытирает ею лицо и бежит к стряпухе. На столе стоит чашка с капустой, тарелка с жареной картошкой и кружка горячего чая.
Через минуту Леве уже легче дышится, голова свежеет, тело становится упругим. Он смотрит на свои руки, сжимает кулаки, любуется появившейся в них силой, задорно смеется. Он снова чувствует себя человеком — сильным, умным, красивым.
«Славная женщина эта Степанида! Понимающая, — заключает он. — Позаботилась обо мне. Как мать».
Упоминание о матери, которая живет где-то на хуторе, мучится, горюет о непутевом сыне, волнует Леву. Он теплеет, подзывает к себе обиженную им собачку, берет ее на руки, ласкает, кормит хлебом, жареной картошкой.
Степанида глядит на Леву, на собачку, качает головой. Она сидит в сторонке, чинит майку Левы.
— Ох, Лева! — говорит Степанида. — Боязно мне за тебя! Никто тебя не любит, одна собачка… Как жить дальше будешь? Ведь не молодой уж. А ты…
Лева хорохорится, дескать, стоит ли ему печалиться о будущем! И тут вспоминает, как он кинулся вчера на Андрея Денисова, как связывали ему парни руки. Леве враз становится скучно. Ему уже не хочется ни хорохориться, ни, тем более, встречаться с начальником пикета. «Еще пришьют дело», — думает он.
— Плевал я, — говорит упрямо Лева. — Видел в гробу… Вот уеду куда-нибудь, устроюсь на хорошее место. В Салават, химкомбинат строить… Или в экспедицию с геологами.
Неожиданно Лева загорается, убеждает себя, что, и в самом деле, хватит ему тут сидеть, надо ехать на новостройку. «А что? И поеду!»