Так он доходит до среднего участка.
Серега Попов и Лева Гусев возятся с бревном на той стороне реки. Большой косматый Лева топает по воде, как лошадь, волны кольцами ходят вокруг него. Серега деловито покрикивает ему, выгибается дугой под тяжестью бревна.
«Хорошо работают, — думает о них Денисов. — Серегу хоть сегодня ставь начальником пикета. Грамотный, рассудительный…» Он ласково глядит на длинную фигуру Сереги Попова. «Да и Лева Гусев… Нет, не плохой человек Лева!»
И он весело кричит им:
— Эй! Пикетчики!
Они оборачиваются на крик, обрадованно отзываются. Закончив с бревнами, переходят реку, усаживаются рядом с Денисовым на теплые речные камни, закуривают.
— А где твоя собачка? — спрашивает Денисов у Левы.
— Не взял… На стану осталась, — почему-то смутившись, отвечает Лева.
— Степаниду караулит его собачка, — хохочет Серега. — Боится, чтобы Степаниду воры не увели.
Лева отворачивается от него, молчит. Денисов смотрит ему в заросший волосами затылок, невольно улыбается.
— Дня через три пойдем на зачистку берегов, — говорит он. — Дойдем до Никольска, а там… Может, махнем до Белой? Как, Сергей?
— А что? Махнем! За мной дело не станет, — отвечает Серега.
— А молодую жену как? Одну оставишь? — смеется Денисов. — Смотри, оттуда не прибежишь. Не ближнее место.
— Ничего, — хохочет Серега. — Пусть отдохнет маленько.
— Тогда, считай, договорились. Еще прихватим Миньку с Гришей.
Каждый год после сплава древесины с верховьев уходил он на зачистку берегов Каны, иногда с Каны перебирался на Белую и оставался там до осени.
И Денисов представляет себе, как пойдет нынче с ребятами вниз по реке, очищая берега от бревен, ночуя на котлопунктах, а то и прямо у костра под чистым небом; как по утрам будет первым пробуждаться, слушать тревожащее душу пощелкивание соловья, вдыхать всей грудью дурманящий запах цветущей черемухи, любоваться красотами весенней Каны.
— А меня возьмешь, Андрей Степанович? — с тревогой спрашивает Лева.
— Обязательно, — успокаивает его Денисов.
Он уходит от Сереги Попова и Левы Гусева с твердым намерением идти на зачистку до устья Каны.
Вскоре он встречает Маркела Даниловича. Тот возится с разорванным боном, и Денисов спешит помочь ему.
Закончив связывать бон, они вылезают из воды, останавливаются на прибрежной гальке.
— Смотри, опять вода садится, — показывает на обнажившиеся берега реки Паньшин. — Видать, немного воды от прошедшего дождя прибавилось.
«Пускай, — беззаботно думает Денисов. — Все равно через три дня конец. Как-нибудь дотянем».
— Говорил с парнями, — сообщает он Паньшину. — Пойдем на зачистку до Белой.
— Идите, — одобряет тот. — Только меня уволь… Устал я ноне что-то.
— И за это спасибо, дядя Маркел. — Денисов волнуется от чувства признательности к Маркелу Даниловичу. — Если бы не ты… Не справился бы!
— Полно, полно тебе! Хватит! — Паньшин тоже волнуется, строго стучит багорцем о гальку. — Смотри, Баталова не вздумай взять. Предупреждаю.
— Что ты, дядя Маркел! Ни Баталова, ни Оренбуркина.
Паньшин задумывается, играет багорцем.
— Ну ничего, — наконец говорит он. — Скоро с ним развяжешься…
И тут до них доносится крик. Кто-то далеко-далеко ниже по реке отчаянно кричит. Денисов снимает шапку, прислушивается, но кто кричит, о чем — никак не разберет. Паньшин тоже слушает, подставив ладонь к уху. Они с тревогой глядят друг на друга.
Вот крик становится слышней, явственней, — очевидно, человек бежит к ним. Вот уже слышно, как он кричит: сюда! сюда!
— Оренбуркин! — догадывается Денисов.
Он прислушивается еще, потом сам кричит:
— Э-ге-гей! — и кидается ему навстречу.
Он бежит что есть духу по тропке среди сплошного частокола деревьев. «Неужели затор? — теряется в догадках Денисов. — Или, может, поранился кто?..»
Он чуть не сбивает с ног Оренбуркина, вынырнувшего из чащи, и пятится от него. Тот, грязный, мокрый, без шапки и без ватника, стоит, дико ворочает глазами.
— Что случилось?
— За… за… тор! — с трудом произносит Оренбуркин и садится в изнеможении на землю.
«Опять!» — шепчет Денисов и чувствует, как у него холодеет затылок.
— А где Баталов?
Оренбуркин разжимает ладонь, подает ему мокрую, скомканную бумажку.
— Вот!
Денисов разворачивает ее, пытается прочесть, но строчки прыгают у него перед глазами, в мозгу же неотступно стучит: затор, опять допустил затор! Он нервничает, разглаживает пальцами записку, та рвется на куски, расползается, он со злостью швыряет ее под ноги.