— Эх, не ко времени этот завтрак! — отвечает с досадой Ланд. — Только начала по-настоящему клевать. Посидели бы еще…
— Потом, после, день длинный… Давай, поехали, — настаивал Семавин, берясь за весло. — Надо уважать труд своих спутниц.
Ланд ничего не ответил, и Семавин, объезжая камыши, поплыл к берегу.
На небольшой полянке, примыкавшей к озерку, дымил костер, Вера с Ольгой хлопотали над раскинутым под кустами ковриком. Из подлеска высовывались зеленые морды «москвичей».
— А где Виктор? — спросила Вера подходившего Семавина.
Тот обернулся, увидел, как Ланд тащил за веревку лодку, обходя кусты и деревья.
— Идет твой Виктор, — ответил Семавин. — Разве он пропустит завтрак?
— Ты моего мужа не трожь, — сказала, притворно сердясь, Вера. — А то подскажу ему, чтобы на работе тебя прищучил. Он хоть и друг, а все же начальник твой. А говорят, начальство критиковать…
— …как в колодец плевать? — досказал, смеясь, Семавин. — А если колодца-то нет, одна лужа?
— Это кто лужа? — грозно спросила Вера.
— Да перестаньте вы! — вмешалась Ольга. — Успеете еще попикироваться, показать свои возможности. Как сойдутся, так и начинают… Кирилл, неси чайник. Осторожно, смотри, не ошпарься.
Появился Ланд. Он, подняв садок с рыбой, словно победный флаг, торжественно пошел к женщинам. Его стройная, высокая фигура в джинсах, ухоженные бачки и усики, копна волос чуть не до плеч, неторопливая вальяжная походка — говорили о том, что этот человек знает цену себе, умеет показаться.
— Видали? — спросил он женщин, и лицо его загорелось самодовольством. — Тут не только уха, но и хорошая жареха. — Он повернулся к Семавину, шедшему от костра с чайником. — А где твоя рыба?
— В озере плавает, — отозвался Семавин. — Там ей лучше, кислороду больше.
— Тоже мне рыбак, — иронически произнес Ланд.
— Хватит вам о рыбе, — запротестовала Ольга. — Нечего считать, кто сколько поймал. Мойте руки, и завтракать…
— Нет, что ни говори, а люблю я посидеть вот так, на лоне природы, за приличным столом, — начал Ланд разговор, сочиняя какой-то тройной бутерброд по собственному рецепту. — Бог создал субботу и воскресенье для нас, и надо их использовать в полной мере.
— Сибарит ты, Виктор, как я погляжу, — отозвалась Ольга, разливая чай. — Уж очень охоч до удовольствий.
— А чего же ты, милая, хочешь от меня? Чтобы я лишь работал, сидел сутками на заводе, вкалывал до износа? А жить когда? Мне немножко и пожить хочется. Понимаешь? По-человечески пожить, чтобы потом и умирать не обидно было.
— Дескать, пожил в свое удовольствие, пора и честь знать. Так, что ли? — съязвила Ольга.
— Не совсем так, но что-то… гм… близко. Во всяком случае, люблю брать от жизни все, что плохо лежит.
Ланд весело рассмеялся неожиданно сочиненной им фразе, показавшейся ему и умной и меткой.
— Например? — спросила Ольга.
— А ты не знаешь? Смотри сюда. — И Ланд стал перечислять, загибая пальцы: — Служба у меня есть, и, похоже, не плохая; машина есть; жена есть…
— Жена у тебя в одной ведомости с машиной? — ехидно спросила Ольга.
Ланд на какое-то время растерялся, потом захохотал:
— Ладно тебе, не придирайся к моим словам. Так вот, жена есть…
— Одна? Может, мало одной?
— По положению можно бы и две, — посмеялся Ланд, — но…
— Ах, тебе надо вторую? — громко спрашивает Вера и, не дожидаясь ответа, бьет Ланда салфеткой по щеке.
— Не надо, не надо! — вопит притворно Ланд. — Хватит одной!
Всем становится весело, посмеявшись, вновь принимаются за еду.
— А твой Кирюша, — после недолгого молчания Вера спрашивает Ольгу, — он что? Безгрешен, как апостол?
— Мой тоже не без недостатков, — ответила Ольга. — И самый главный — от жены ни на шаг.
— А тебе это и впрямь не нравится?
— А что в этом хорошего? Быть всегда под присмотром…
— Слышишь, Кирилл, что говорит твоя жена? — спросила Семавина Вера. — Когда ты кончишь свой домострой?
Семавин лишь покрутил головой и ничего ей не ответил, продолжал есть. Он слушал разговоры, но не вмешивался в них, наперед зная все, что скажет Ланд, — любит тот порисоваться; водится это за Ландом с давних времен, когда вместе учились в Нефтяном институте. Еще лучше знал он жену свою Ольгу, — ее привычку в кругу близких друзей сказать ненароком о любви к ней мужа. Семавина вначале шокировала такая откровенность, но постепенно он привык к этому и перестал обращать внимание.
Солнце уже поднялось, ушло вправо на тот, дальний угол озерка. Там летали какие-то птицы — Семавин не мог за дальностью определить, какие именно, они кувыркались над кустами, кусты просвечивали, открывая заросли таволги и борца.