И теперь вшестером они ворочают бревна, спешат, покрикивают друг другу: «Берегись!» А то недолго и под бревно угодить, поломает ноги — других не дадут. Бревна с глухим стуком падают на берега, лежат мертво, распластавшись на песке.
Но вот Паньшин как-то особо резко рвет бревно из-под низа пыжа, и сразу вся масса древесины приходит в движение.
— Пошла! Пошла!
Сплавщики выскакивают на берег, смотрят, как мимо них несется лавина из бревен. Левина собачка визжит и в страхе жмется к ногам людей. Пыж огибает мысок и, выплескивая воду из русла, врывается на перекат. Бревна, как живые, прыгают, бьются о камни. Скрипит песок, трещит кора, пенится вода, а сплавщики стоят, смотрят не отрываясь, будто видят такую картину впервые.
Но вот проходит минута, и все кончается: хвост пыжа исчезает за поворотом, река очищается, входит в берега. Лишь оставшиеся на берегу костры из бревен — лапы напоминают о заторе.
Сплавщики облегченно вздыхают, весело переглядываются. Они мокрые, усталые, но у них гордые лица. Они садятся на бревна, хлопают себя по карманам, потом бережно снимают шапки, в которых хранился табак, и закуривают.
— Ай да мы! — говорит Оренбуркин, жадно затягиваясь папироской. — Ай да мы! Гли-ко, что наробили!
— Хорошо, что мы с Андреем вовремя подошли, — охлаждает его Серега Попов, — а то бы вы тут «наробили». Хватили бы горя по вашей милости!.. Всем сплавучастком.
Маркел Данилович Паньшин сидит на краю бревна — прямой, суровый, держа на коленях багорец. Он не слушает разговора, глядит настороженно на Баталова, как тот не торопясь курит, пускает дым тонкой и длинной струей. Потом переводит взгляд на Оренбуркина, на Леву Гусева, хмурит седые брови и вдруг бьет багорцем о землю, словно недоволен чем-то, и встает.
Вслед за ним, бросая окурки, торопливо поднимаются Денисов и Серега Попов. Денисов смотрит на реку, на плывущие по ней вперемежку с бревнами облака, и поворачивается к Баталову.
— Назначаю тебя, Семен, старшим, — говорит он, — ответственным за участок… Следи за рекой как полагается.
Баталов послушно кивает, приподнимает ладонь вверх, дескать, понял, не беспокойся, все будет сделано.
И трое — Денисов, Паньшин и Серега Попов — уходят.
Трое остаются сидеть.
Солнце подкатывает к полудню. Над рекой струится пар, воздух густеет, искрится. Где-то рядом невидимая в сучьях кукушка без устали отсчитывает годы. За мыском, в протоке, стоят ивнячки — притихшие, умиленные, в праздничных светло-желтых барашках. Весна!
Невдалеке на песок опускается длинноносый голенастый кулик; он резко свистит и возбужденно бегает у кромки берега. Левина собачка с лаем кидается к нему, но кулик легко срывается и летит над самой водой, чуть подрагивает крыльями.
— Мальчик! Назад! — вопит Лева.
Собачка бежит обратно, подняв к Леве заросшую шерстью морду, где, как две бусинки, угадываются глаза.
— Не пымал, — посмеивается Оренбуркин, сокрушенно качая головой. Он снимает резиновые сапоги, выжимает портянки, расстилает их на бревнах. Ноги у него белые, рубчатые — следы от портянок. — Так оно… Близок локоток, да не укусишь. Не-ет, не укусишь, брат!
Баталов сидит не шевелясь, уставившись на реку. Оренбуркин искоса поглядывает на него.
— Я вот тоже хотел нынче на сплаву подзаработать. Бросил все дела, пошел… Да тут, видно, шиш заработаешь. Вот как!
Баталов отрывает взгляд от реки, поворачивается к Оренбуркину.
— А в чем дело? — спрашивает он.
Оренбуркин словно ждет такого вопроса, срывается с бревна, прыгает босыми ногами на песок.
— А ты слепой, Семен Петрович? Или прикидываешься? Уж кому-кому, а тебе насквозь должно быть все видно. Тебя не обманешь!
Что-то вспыхивает в глазах Баталова и тут же гаснет.
— В чем все-таки дело? — вновь спрашивает он.
— А в том, что зря работаем… Сплошные заторы, а цены? Цена какая? Может, Оренбуркин виноват, что воды нынче в реке нет?
Баталов хмурит лоб, трогает пальцем усы. «Это верно, заторы…» И неожиданно задумывается. Оренбуркин застывает на месте, ждет, не торопит его.
— Что же ты предлагаешь? — поднимает голову Баталов.
— Да, что предлагаешь? — встревает Лева. — Выкладывай! Не таись!
Оренбуркин немеет от вопросов, смотрит на того, на другого, потом как-то сипло и тихо смеется.
— Деньги! — кричит он. — Деньги за заторы! Чего еще больше, как не деньги?.. Как затор, так плати, раскошеливайся! Больше затор — большие деньги, маленький — поменьше. Вот тогда и заработки будут.