— Значит, не машиной болеешь, просто не веришь в наше дело? — спросил Семавин, глядя в круглое, ничего не выражающее лицо Данилко. — Не веришь в реконструкцию цеха?
Данилко оживился, глаза забегали по сторонам в каком-то смятении, но скоро он успокоился, невозмутимо глянул на начальника цеха.
— Не верю, — твердо выговорил он. — Зря сидим, лишь себя мучим, а толку от этого… — Он махнул рукой, не договорив. — Тут бы отдохнуть после работы или чем полезным заняться, а мы… Чьим-то прихотям потакаем.
Этого Семавин уже снести не мог: назвать его стремление улучшить работу цеха прихотью мог человек, которому не дорога честь их коллектива. Он встал:
— Я отстраняю Данилко от работы в ОКБ. Довожу до вашего сведения…
— Может, и от должности начальника смены отстранишь? — перебив его, спросил Данилко, не скрывая иронии.
— Зачем вы так, Кирилл Николаевич? — с укором сказал Габитов. — Не надо! Поговорить следует, но по-хорошему.
— Пущай свои принципы покажет, — вставил Данилко, и в голосе его послышалась явная неприязнь к начальнику цеха. — Пущай покажет…
— А я без принципов не могу, — отрезал Семавин. — Мы все должны быть принципиальными, когда дело касается самого для нас дорогого, того, что доверено нам, за что мы отвечаем перед людьми, перед государством. Ясно?.. Можешь идти отдыхать, товарищ Данилко.
Данилко ничего не ответил на это, лишь усмехнулся, скривив губы. Семавин сел, осмотрелся.
— А Ефремова опять нет? — спросил он.
— Он где-нибудь в цехе. Его вахта, — ответил за всех Володин.
— А Ромашкин?
— Вышел на смену.
— Пройди в цех, Иван Петрович, приведи обоих, — попросил он Володина.
— Теперь о станции хлорирования, — вновь начал Семавин. — Схема ее усовершенствования представляется так… Нет, пусть лучше Флюр Ганеевич. — Он все еще не успокоился после стычки с Данилко.
Ганеев, поправив очки и взяв чертеж из рук Семавина, стал подробно рассказывать. Все склонились над столом, следили за авторучкой, которой Ганеев, как указкой, водил по чертежу.
Приход Ефремова и Ромашкина отвлек их от рассказа Ганеева.
— Рюмашкин прибыл, — весело сообщил Зарипов.
Аппаратчик Ромашкин — высокий, худой и какой-то серый: и лицо, и глаза, и куртка. Войдя, он снял кепку, встал позади Ефремова, укрылся за спиной начальника смены.
— Выйди поближе, на свет, Ромашкин, — попросил Семавин. Он тоже, вслед за Зариповым, чуть не сказал: Рюмашкин. — Сколько дней не выходил на работу?
Ромашкин выдвинулся из-за Ефремова, взглянул исподтишка на начальника цеха.
— Пятнадцать, — невнятно проговорил он.
— Где ж ты пропадал?
Семавин знал, что Ромашкин за дебоширство в пьяном виде отбывал наказание, но хотелось послушать, что он скажет, увидеть на лице его что-нибудь похожее на раскаяние.
— Отбывал… по закону.
Ромашкин переступил с ноги на ногу, вновь коротко взглянул на начальника цеха, похоже, пытался узнать, как тот воспринял его ответ. И во взгляде его не было и тени смущения, только любопытство.
— Сколько у него прогулов по пьянке? — спросил Семавин Ефремова.
— Этот третий.
— Пусть будет последний! Последний раз ты гулял у нас, Ромашкин. Увольняем мы тебя. Понял? Увольняем за прогул, за пьянку… Нам пьяницы в цехе не нужны.
Ромашкин, видимо, не ожидал такого оборота. Он побагровел, поискал глазами защиты у сидящих работников цеха, но все молчали, никто не вступился за него.
— Простите, товарищи… Кирилл Николаевич… В последний раз, больше не повторится. Даю слово, — пообещал Ромашкин. Дрожал голос, дрожали губы, Ромашкин стал жалким, заискивающим, ничем не похожим на того, что пришел сюда десять минут назад.
— Никаких прощений! Хватит нянчиться с тобой… Иди, смену отстоишь, а завтра…
И Семавин махнул рукой, выпроваживая Ромашкина. Не успела закрыться за ним дверь, как взорвался Данилко:
— Неправильно поступаете! И без согласования с цеховым комитетом.
— Как же так, товарищ Данилко? Ты же сидел тут, когда я увольнял Ромашкина, и ни слова против не сказал. Я полагал, ты не возражаешь. Как говорится, молчание — знак согласия.
— Я не шучу, я требую соблюдать установленный законом порядок.
Данилко вытянул из кармана платок, вытер им вспотевшее лицо.
— Ну хорошо, — согласился Семавин. — Давайте перейдем на установленный законом порядок, устроим с тобой заседание… Ты за или против увольнения пьяницы и прогульщика Ромашкина с производства?
Данилко на миг замешкался с ответом, убрал платок в карман, стал поправлять воротник рубашки, вытягивая шею. Семавин ждал.