В этот полуденный час в помещении станции тихо: обеденный перерыв. В тени западной стороны, у холодной батареи отопления сидят двое: Муртаза и Груздев, вернувшиеся из столовой, отдыхают в тишине.
— Гляжу, наворочали мы тут. — Груздев повел глазами вокруг. — Наворочали подходяще, а вот сколько дадут за это, не знаю.
— Чего дадут? — спросил Муртаза.
— Денег, чего еще.
— Среднюю ставку, — ответил Муртаза. Он снял кепку, пригладил ладонью седеющие волосы.
— Вот-вот… Одно дело за реакторами следить, на приборы глядеть, другое — ворочать, надрываться… Так и знал, шиша тут заработаешь, на этом ремонте.
— Зачем мне говоришь? — недовольно отозвался Муртаза. — К начальству иди, ему жалуйся.
— Начальству? — переспросил Груздев. — Ему жаловаться без пользы. Оно по кабинетам сидит, в мягких креслах…
Говорил Груздев без злости, просто так, как обычно привык говорить обо всем, с чем соприкасался.
Муртаза удрученно поглядел на Груздева, покачал головой:
— Хой, хой! Сколько зла у человека в нутре сидит!.. Твое имя Гордей, ты не Гордей, ты слабый. На деньги слабый, на чужой слава слабый.
Муртаза опять покачал головой, хотел что-то еще сказать, но тут вошел аппаратчик Абдулхак Байбурин и с ним еще трое парней.
— Возьми вот его, — Груздев ткнул в сторону Абдулхака, — два года ждет квартиру. Жена живет в одном общежитии, а он в другом. Ребенок скоро будет, а квартиры им нет и нет… Молодой, охота с женой побаловаться и друзей в гостишки пригласить, а где, куда? В общежитии не развернешься, не попляшешь, музыку не заведешь.
Он встал, размял ноги, стал закуривать. Парни с любопытством прислушивались к словам Груздева, еще не понимая, к чему клонится разговор.
— Поздно пожалел меня, Гордей Иванович, — ответил, смеясь, Абдулхак. Он черный, большеглазый, больше похож на цыгана, чем на башкира. — Поздно… вчера получил ордер на квартиру.
— Да ну? — теряется Груздев, застывает на какой-то миг, не доносит спичку до папироски, торчащей изо рта, спичка обжигает ему пальцы. — Тогда с тебя причитается, — спохватывается он, потирая обожженный палец, перекатывая папироску из одного угла рта в другой. — Вот настоял, и дали… И вам надо так поступать, — обращается он к парням, — так же настаивать.
— Да не настаивал я! — говорит ему Абдулхак. — Зря ты, Гордей Иванович… Ждал, как и все, своей очереди, не метался и жалоб не писал.
Груздев недовольно отворачивается, чиркает спичкой. Парни перемигиваются, кивают на замолчавшего Груздева, потом смотрят на часы: еще рано, перерыв не кончился, рассаживаются подле Муртазы.
— Вот так, вот так, — говорит Муртаза, как бы подытоживая разговор между Абдулхаком и Груздевым. — У нас на заводе теперь какой рабочий? Разный рабочий. Который ветеран, с начала завода тут, который из деревни, мужик… Мужик — он тоже разный. Есть хороший, настоящий рабочий, а есть такой, — тут он взглядывает на Груздева, — сам тут, а души нету, душа в навозе сидит.
— А молодежь? — спрашивает Раис.
— Молодежь тоже народ разный, неодинаковый… Вот вы, пришли на завод, цех готовый, сырье готовый, беспокоиться не надо — работа есть, зарплата есть, живи — не думай! Нет, ты думай! О жизни думай, о работе думай…
Федя вдруг тихо начинает смеяться:
— Муртаза-агай, ты еще про коммунизм нам расскажи. Про коммунизм.
Раис ткнул его в бок, Федя отпрянул в сторону, виновато скосил глаза.
— Можно и про коммунизм, — спокойно ответил Муртаза, не обращая внимания на тон Феди.
Вошли начальник смены Зарипов и механик Насибуллин. Увлеченные веселым разговором, смеясь и перебивая друг друга, они еще постояли около дверей, довели разговор до конца, лишь тогда подошли к сидевшим рабочим.
— О чем беседуем? — спросил Зарипов, еще не остывший от разговора с Насибуллиным.
— О жизни, — ответил за всех Муртаза. — О жизни беседуем.
— О чем именно?
— О том, как живем.
— А как мы живем, Муртаза-агай?
— Разные люди, разно живем, — ответил Муртаза.
— А как надо жить? Приведи пример.
— Перестань! — одернул Зарипова Насибуллин. — Чего ты к старику привязался?
— Нет, пусть Муртаза-агай ответит, раз такой разговор начал, — не отступал Зарипов.
— И отвечу, — сказал, не обижаясь, Муртаза. — Я отвечу… Ты пример просишь? Слушай пример… Ты о Мустафине слышал? Его все старые рабочие помнят. Вот был человек!.. С фронта без руки пришел… Давно это было, тяжелый стоял время, люди в бараках жили, хлеб по карточке, товар по карточке. А работали как? Будто всего хватало, всего в достатке — и хлеба, и мяса. Потом легче стало, карточки долой, бараки долой, дома стали строить, мало-мало ожил народ, веселый стал, новоселья справлял, песни пел… А все он, Мустафа, партийный секретарь. Шибко о народе заботился. Вот как было: о народе заботился, а о себе не заботился. Понимаешь? Себе все в последнюю очередь. Сначала людям, потом себе. Вот так! В бараке жил. Люди в пятиэтажку пошли, а он в бараке остался. В бараке и умер. Квартиру семье потом дали, после его смерти… Вот какой был человек!