— Спасибо за совет, — проговорил Семавин. — Я так и сделаю.
Он снял руку Ланда с плеча, кивнул ему, сказав: «Всего!», и пошел к берегу.
К своей машине он вернулся, обойдя кустами «Волгу» Юрия Михайловича, возле которой тесным кружком сидели в пестрых купальниках женщины. Подле них выделялся своей могучей фигурой Юрий Михайлович. Тут же были видны и оранжевые волосы жены Хангильдина. Самого Габбаса не было, видно, отправился с удочкой по реке. Слышался веселый разговор, звон посуды, ласковый, мурлыкающий басок Юрия Михайловича.
Ольга перенесла одеяло в тень и лежала там с девчонками. И как ни тихо подходил Семавин, она услышала, подняла голову.
— Где ты был? — спросила она.
Он не ответил, лег рядом, в глазах вновь поплыли берега с высокими осокорями. Захотелось забыться, может, уснуть, но не давала покоя громкая песня соседей.
«Надо уезжать отсюда, — подумал он. — Уезжать…»
16
Ночь с воскресенья на понедельник прошла у него в беспокойном сне. Перед глазами часто возникала станция хлорирования. Он видел ее настолько отчетливо, до малейшего болтика, словно находился в цехе, и, обходя ее, мысленно демонтируя деталь за деталью, он вдруг нашел, кажется, обнаружил ту ошибку, которую они допустили при монтаже реактора. Нет, рано стал радоваться Ланд его неудаче, он еще постоит за себя, покажет, чего он стоит.
Придя в кабинет, он послал за Ганеевым и механиком Насибуллиным, которые находились где-то в цехе, а сам, вытащив из стола чертежи, стал в который раз внимательно просматривать их, прикидывать, как можно исправить допущенную ошибку. И постепенно, минута за минутой, начало складываться в голове, вырисовываться что-то другое, новое. Вот это новое и следует опробовать, испытать, лишь бы хватило времени — до конца капремонта осталось четыре дня.
Это новое рисовалось так: поставить под нагрузку не один теплообменник, а два, соединив их между собой. Проще говоря, создать систему, где реакция происходила бы на большей площади, а значит, более бурно, с большим выделением тепла и потому быстрее по времени.
Нет, он не пал духом от неудачи, уверен — добьется своего. Тут многое поставлено на карту, не только самолюбие его, как инженера, — а у кого этого самолюбия нет? Поставлена на карту сама идея реконструкции, вера в нее рабочих и специалистов цеха.
Он так понимал назначение инженера: отдать людям максимум того, на что способен. Значит, отдать себя всего, отдать без остатка свои знания, свой опыт. Если не отдавать, для чего он тогда учился, получал государственную стипендию? Могу, но не хочу, как Ланд? Или — моя хата с краю, как Данилко? Мол, все в порядке, есть деньги, квартира, машина, живи себе спокойно, не лезь, не суйся, куда тебя не просят?
В дверь постучали.
— Да-да! — крикнул он.
И к его удивлению, вместо ожидаемых Ганеева и Насибуллина, появились те же парни, что и три месяца назад. На этот раз они были в касках и спецовках. Все трое, как и в прошлый раз, встали в ряд, сняли с себя каски.
— Слушаю, — проговорил Семавин, разглядывая парней. Он отметил, что-то изменилось в них — не только во внешнем виде, но и в том, как они держались — смотрели на начальника цеха спокойно, без тени смущения, но и без того нахального любопытства, которое проявили в первый день знакомства.
На этот раз вперед шагнул Мишка Колесов, положил на стол Семавину свернутый в трубку лист бумаги.
— Что это? — спросил Семавин, разворачивая бумагу, разглаживая рукой. На листе был какой-то чертеж, выполненный цветными карандашами.
— Это новый реактор… — сказал Мишка и отступил назад.
— Ничего не понимаю! Какой новый реактор? — недоумевал Семавин, разглядывая на чертеже перевивы линий, непонятные условные знаки.
— Кирилл Николаевич. — Раис покашлял в кулак, видимо от смущения. — Это мы тут немножко помараковали… Думали, может, вот так сделать, как у нас на чертеже, теплообменник будет работать как надо…
Только теперь Семавин понял: парни, узнав о неудаче с испытанием нового хлоратора, решили помочь начальнику цеха, внести свой вклад. И он уже по-иному посмотрел на них: гляди ты, чем занялись! Он углубился в чертеж и кое-что стал разбирать в нем. Видимо, парни всерьез думали над проблемой, но, к сожалению, сделано все было неумело и по идее наивно. Но он ничего не сказал им об этом, лишь спросил: