С тех пор как все мои мысли внезапно остановились, моя практика стала одинаково
продуктивной и днем и ночью. Я двигался так быстро, как будто летал по воздуху. Однажды
вечером после выполнения намеченной медитации я открыл глаза и увидел яркий свет, будто
днем, который позволял мне видеть все внутри монастыря и за его пределами. Через стену я
видел, как ответственный за светильники и благовония монах справляет малую нужду во
дворе, видел монаха-гостя в отхожем месте и где-то далеко – лодки, снующие по реке, вдоль
обоих берегов которой росли деревья. Все это было отчетливо видно. Случилось это во время
третьего ночного бдения. На следующее утро я спросил монаха, ответственного за
благовония, и монаха-гостя, соответствуют ли действительности мои ночные видения, и они
оба подтвердили это. Зная, что это переживание – всего лишь временное состояние,
достигнутое мною, я не стал придавать большого значения его странности. В двенадцатый
лунный месяц, на третью ночь практики пришел дежурный монах, чтобы наполнить наши
чашки чаем после того, как мы закончили очередную медитацию. Горячая жидкость случайно
выплеснулась мне на руку и я уронил чашку. Упав на пол, чашка разбилась вдребезги, и это
отсекло корень сомнений, и я возрадовался при жизни, будуто очнулся ото сна. Я вспомнил о
том, как покидал дом, и о том, как вел жизнь скитальца, о том, как заболел, живя в хижине на
берегу Хуанхэ, и о трудных вопросах, заданных мне мирянином Вэнь Цзи, который спас
меня.
Что бы сказал Вэнь Цзи, если бы я тогда опрокинул ударом ноги его котелок и печку? 35
Если бы я не упал в воду и не заболел бы серьезно, я бы не оставался равнодушным как к
благоприятным, так и к враждебным жизненным ситуациям. Я бы прожил жизнь напрасно и
не испытал бы сегодня такого переживания. Тогда я продекламировал следующую гатху:
Чашка упала на пол
С оглушительным дребезгом.
Пустота разлетелась осколками,
Бешеный ум утих.
35 Если бы тогда я опрокинул ударом ноги котелок и печку Вэнь Цзи, чтобы стереть все следы внешнего и
выявить свою истинную природу, то что бы он тогда сказал?
Я сложил еще одну гатху:
Мне руку обожгло, разбилась чашка,
Семья распалась, близких нет – о чем тут говорить.
Весна 36 настала, аромат кругом – цветы повсюду,
Горы и реки, вся земля суть Татхагата.
Мой 57-й год (1896–1897)
Летом того года я прибыл в монастырь Цзиньшань в Чжэньцзяне, где остановился,
чтобы уделить время изучению дисциплинарных правил. Старый настоятель Да-дин
позволил мне остаться там на зиму.
Мой 58-й год (1897–1898)
Возвратившись в монастырь Цзиньшань после совершенного мною паломничества на
гору Ланшань в знак почтения бодхисаттве Махастхаме, я получил приглашение от
настоятеля Дао-мина отправиться к нему в Янчжоу и стать его помощником в монастыре
Чжуннин. В четвертом месяце года учитель дхармы Тун-чжи трактовал «Шурангама сутру»
на горе Цзяошань. Присутствовало около тысячи человек. Он попросил меня помочь ему в
толковании этой сутры, и после того, как я это сделал, я покинул собравшихся и спустился с
горы.
Родившись, я потерял мать, которую мне не довелось увидеть. Я видел в доме только ее
портрет, и каждый раз, когда я думал о ней, мое сердце надрывалось. Ранее я дал обет
отправиться в монастырь Ашоки (Аюй-ван), почтить останки Будды и опалить огнем палец в
качестве жертвоприношения Будде во имя спасения моей любимой матери. Теперь я
намеревался исполнить свой обет и отправился в Нинбо (где находился монастырь Ашоки). В
то время учитель дхармы Хуань-жэнь и чаньский учитель Цзи-чань (известный также под
именем «Осьмипалый аскет») были во главе монастыря Тяньтун (вблизи Нинбо), а учитель
Хай-ань составлял летопись горы Ашоки. Все они просили меня помочь им, но поскольку я
прибыл туда с намерением исполнить свой обет, я вежливо им отказал. В монастыре Ашоки я
почтил останки Будды, и каждый день, начиная с третьего ночного бдения вплоть до
вечерней медитации, за исключением тех случаев, когда я находился в главном зале, я
использовал только свою подстилку вместо монастырских подушечек, совершая три тысячи
низких поклонов. Однажды ночью, совершая чаньскую медитацию – будто во сне, – я
неожиданно увидел ослепительно яркого золотого дракона длиною во многие чи . Он