Ох, зря я так сюда припёрся. Что-то я не подумал.
Наконец двери распахнулись, но облегчение оттого, что я сбежал из приёмной, скоро прошло, потому что теперь за меня принялась кабина лифта, чей интерьер, с зеркальными стальными панелями, кондиционером и постоянным жужжанием, казался специально разработанным для провокации и усиления приступов паники. Будто материальная среда имитирует каждый симптом тревоги — слабость, неконтролируемое подёргивание в животе, постоянную угрозу тошноты.
Я закрыл глаза, и в голове тут же появилась картина тёмной шахты лифта над и подо мной… я представлял, как толстые стальные тросы рвутся, и кабина с противовесом дружно летят в разных направлениях, кабина, естественно, громыхает вниз, ударяется о землю…
Вместо этого она плавно затормозила в полуметре от дна бетонной трубы, и дверь мягко открылась. К моему удивлению там стояла — собираясь войти внутрь — Джинни Ван Лун.
— Мистер Спинола!
Когда я не ответил, она шагнула вперёд и протянула руку, чтобы подхватить меня под локоть.
— Вы в порядке?
Я вышел из лифта и мы вместе пошли по вестибюлю, где было людно и почти так же страшно — хотя и по другим причинам — как в кабине. Я обливался холодным потом, меня трясло. Она сказала:
— Мистер Спинола, вы выглядите…
— Хуёво?
— Ну, — ответила она через секунду, — ага.
Теперь моё внимание переключилось на неё и я увидел, что она искренне волнуется за меня. Она держала меня под локоть, и от этого я почему-то чувствовал себя лучше. Стоило это признать, и она тут же оказала на меня целительное воздействие, я заметно успокоился.
— Я был… на шестьдесят втором… — сказал я, — но не смог…
— Не выдержал напряжения? Я знала, что ты не из папиных бизнесменов. Вообще, они просто толпа машинов.
— Машин. Похоже, у меня начался приступ паники.
— Это хорошо. Если у человека там, наверху, не начинается приступ паники, значит, плохи его дела. И если хочешь, можно говорить «машинов». — Она задумалась. — Можно говорить «человеков».
— Да, — сказал я, пытаясь отдышаться, — можно говорить «человеков», но ты же не скажешь «людёв»?
На ней были надеты чёрный свитер и чёрные джинсы, она сжимала кожаную докторскую сумочку.
— В разговоре с тобой не буду. В первом случае множественная форма, во втором собирательное название, правила разные, так что иди в пизду. Как себя чувствуешь?
Я глубоко дышал и держался за грудь.
— Спасибо, лучше.
Вдруг вспомнив про свежеотращенное пузо, я попытался встать прямее и втянуть живот. Джинни изучала меня.
— Мистер Спи…
— Эдди, зови меня Эдди. Мне же всего трид…
— Эдди, ты заболел? — А?
— Ты плохо себя чувствуешь? Выглядишь ты погано. Ты… — она с трудом подбирала слова, — …ты… со встречи у нас дома ты набрал, ну… вес. И…
— У меня вес колеблется.
— Да, но мы виделись всего-то недели две назад? Я поднял руки.
— И чего, дядька не может сожрать изредка пару пирожных?
Она улыбнулась, но потом сказала:
— Знаешь, извини, это не моё дело, но тебе надо за собой следить.
— Да, да. Знаю. Ты права.
Дыхание успокоилось, и я чувствовал себя куда как лучше. Я спросил её, чем она занята.
— Поеду сейчас наверх к папочке.
— Может, вместо этого выпьем кофе?
— Не могу. — Она скорчила рожу. — Кстати, у тебя только что был приступ паники, не стоит тебе пока пить кофе. Соки и всё остальное, что не повышает уровень стресса.
Я снова выпрямился и прислонился к окну.
— Тогда пойдём, выпьем соков и всего остального.
Она посмотрела мне в глаза. Я окунулся в ярко-синие озёра — искрящиеся, лазурные, небесные.
— Не могу.
Я хотел настоять, спросить, почему нет, но не стал. Я почувствовал, что ей вдруг стало неуютно, и мне от этого тоже стало неуютно. Ещё до меня дошло, что ощущение паники может накатывать волнами, и раз приступ быстро прошёл, он может так же быстро начаться снова. Если это случится, я не хотел бы оказаться на улице, даже с Джинни.
— Ладно, — сказал я, — спасибо большое. Хорошо, что я тебя встретил.
Она улыбнулась.
— Ты как, сам справишься? Я кивнул.
— Уверен?
— Всё будет хорошо. Не переживай. Спасибо. Она похлопала меня по плечу и сказала:
— Ладно, Эдди, пока.
Через секунду она уже шла прочь по вестибюлю, и докторская сумочка болталась у неё на боку. Потом — нырнув в толпу — она исчезла.
Я повернулся к большому окну и стоял, смотрел на своё отражение в зеркальном стекле, на людей и машины на Сорок Восьмой улице, проходящих и проезжающих прямо сквозь меня, будто я призрак. Вдобавок я почувствовал неуместное разочарование от того, что дочка Ван Луна явно отказывалась видеть во мне нечто большее, чем гениального помощника своего отца — и при том занудного, измученного паникой и избыточным весом. Я вышел из здания, перешёл Пятую-авеню и отправился в центр. Несмотря на все мрачные мысли, я как-то ещё держал себя в руках. Потом, когда я переходил Сорок Вторую улицу, меня осенило, и я поднял руку, чтобы остановить такси.
Двадцать минут спустя я уже ехал в другом лифте, на этот раз на четвёртый этаж «Лафайет-Трейдинг» на Брод-стрит. Эта комната была свидетелем моего прежнего триумфа — дней переживаний и успеха — и я подумал, что теперь могу попытаться это всё повторить. Теперь я не мог работать на пределе МДТ, да, но роли это не играло. Моя самоуверенность порушилась, и я хотел посмотреть, что получится у меня самого.
Когда я вошёл в комнату, последовала разная реакция. Некоторые, включая Джея Золо, изо всех сил не обращали на меня внимания. Другие улыбались и приветственно снимали бейсболки. Хоть меня какое-то время не было, и все мои позиции были закрыты, счёт мой ещё работал. Мне сказали, что моё прежнее место занято, но есть свободные, и я могу сразу же начать торговать.
Когда я сел за терминал и приготовился, я почувствовал растущее любопытство на тему, что я буду делать. В комнате звучал явный гул, некоторые заглядывали мне через плечо, другие внимательно следили от дальней стены. Я оказался под серьёзным давлением, и не знал, что теперь делать. Пришлось признать, что я поторопился прийти сюда. Но теперь было уже поздно.
Некоторое время я изучал экран, и постепенно всё вернулось. Дело было несложным — но сложным было, конечно, выбрать правильные акции. Последнее время я не следил за рынками и не знал, на что смотреть. Моя прежняя стратегия игры на понижение зависела от исследований, и я не мог её использовать, так что решил в первый день играть безопасно — и я пошёл на поводу у общественной мудрости, и стал покупать технические акции. Купил Лир Системз, компанию служб управления рисками; Кей Гейт Текнолоджиз, организацию по, обеспечению интернет-безопасности; и пачку дот-комов, Буджум, Вутларкс! Изи, Дромио, ПоркБаррель. ком, иТранз, ВоркНет.
Единожды начав, я не мог остановиться, и благодаря смеси беззаботности и страха я опустошил весь счёт, потратил всё, что у меня было, за пару часов. Не помогала ни искусственная, похожая на игру, структура электронного трейдинга, ни усиливающееся опасное ощущение, что я трачу ненастоящие деньги. Естественно, ураган активности привлёк внимание, и хотя я действовал по самой примитивной и общепринятой «стратегии», размах и масштаб моей торговли сам по себе придавал ей забавную форму — цвет, качество. В итоге, скоро люди начали повторять за мной, следили за каждым шагом, передавали «советы» и «информацию» с моего рабочего места. И всё это очень настырно — никто не хотел остаться за бортом — и скоро у меня появилось ощущение, что куча трейдеров вокруг меня залезает в долги или договаривается об увеличении плеча.
Головокружительный бум сетевых акций ещё вовсю кипел, сбивая с толку каждого, кто осмеливался к нему подойти — и меня в том числе, потому что хотя сегодня за моей спиной стояла прежняя репутация, я начал понимать, что в этот раз я мало того что действую наобум, так ещё и не знаю, как остановиться…
В конце концов, давление меня раздавило. У меня начался очередной приступ паники, и я был вынужден схватить конверт и уйти — даже не закрыв свои позиции. Это вызвало волну тревоги в комнате, но я думаю, большая часть трейдеров в «Лафайет» ждала от меня чего угодно, и я сумел без проблем оттуда выбраться. Большая часть купленных мной акций уже чуть поднялась, так что никто не переживал и не нервничал — они просто расстроились, что убертрейдер уходит от них. По дороге к лифту у меня снова подскочил пульс, и когда я выбрался на улицу, мне было весьма паршиво. Я пошёл по Брод-стрит к Южному Паромному Терминалу, а оттуда в Бэттери-Парк, где сел на лавку, стянул галстук и уставился на Стейтен-Айленд.