– Большой выводок там держится, Александр Иванович? Штук тридцать?
– Ну, ты загнул! Пятнадцать наберется от силы.
– Как же вы определили?
– Легко по голосу различить. Матерый волк воет басом или низким баритоном, матерая же высоким баритоном. Тянут долго с переливами, с тоскливой гнусью. Переярки воют тенором, короче матерых, обычно обрывают с взбрехом. Прибылые – те скулят, как собаки, со слабым повизгиванием. Нетрудно сосчитать... Ты давно охотишься? Что-то я тебя не встречал раньше.
– Случайно я на облаву попал. В Казахстане в командировке, через знакомых упросил, чтобы на охоту взяли... Сильно вам здесь серые насолили?
– Волки у нас тут не серые, а серо-рыжие, – поправил Николая охотник. – По величине чуть меньше русских серых... Слышал, лет десять назад говорили и писали, в общем, правильно, что волки – санитары: они уничтожают слабых, больных животных, поэтому улучшается дикое племенное стадо. Вроде бы так, только не учли, что размножаются волки очень быстро. Вот как ты думаешь, сколько волчица может в год принести волчат?
– Ну, два, три... – подумав, ответил Николай.
– Как бы не так! В среднем она приносит пять волчат, а то и до пятнадцати. Учел? – Александр Иванович обтер большим бурым лоскутом своего скакуна, передал тряпицу Николаю. – Оказалось на деле, нельзя прекращать борьбу с «гангстерами», – пошутил охотник. – Чуть истреблять перестали – волки добрались до домашних животных. Опять их принялись усиленно травить, отстреливать с вертолетов, разрешили все способы охоты. Не зря же наши предки с ними из века в век воевали, устанавливая баланс: «И волки сыты – и овцы целы!» Я считаю, волков надо повсеместно уничтожать. Волк – зверь хитрый. Полностью его все равно не изведешь.
Собрав табуном, стреножили лошадей. Большинство охотников знали друг друга по прежним встречам, всего было только двое новичков. Разговоры через «а помнишь» вырисовывали в их воображении ход очередной облавы. Николай, прислушиваясь к обрывкам речей бывалых, представлял себе облаву как занятие сверхувлекательное, мысленно уже видел себя среди скачущих за хищниками цепью всадников-загонщиков. Еще за сутки до начала охоты всех объединил горячий азарт погони за зверем. Охотники не говорили об исходе завтрашней облавы. Как азартный игрок страшится спугнуть заветную карту, так и они боялись раньше срока сглазить зверя. Но в словах проскальзывало особое воодушевление, всплывали в памяти случаи из былых облав, поэтому было ясно, что помыслы всех устремлены в грядущее утро.
Да, время охоты на волков подошло. Прибылым волчатам уже по пять месяцев, ростом подтянулись до хорошего гончака. По ночам стали ходить с родителями к зарезанным животным далеко от логова, но дневать семейство возвращалось обратно. Месяц назад было бы почти невозможно цепью загонщиков изгнать волков из нор – они бы затаились и отлежались. Сейчас же прибылые по примеру взрослых постараются уйти от всадников, и всю стаю можно будет выгнать на линию стрелков. Минует какой-то месяц с небольшим, выводок начнет бродяжничать и менять дневки, тогда волчье семейство уже не застанешь на логове, облава будет если не бесполезной, то малодобычливой.
Постелив куртку прямо на землю, под безоблачным небом, густо забросанным звездами, Николай, тихо переговариваясь с Александром Ивановичем, устроился на ночлег. Рядом и справа, и слева начали понемногу стихать охотничьи байки, и перед слипающимися глазами Николая, как часто бывает после длительной езды, заскакали кони, кони, кони по нескончаемой желтой дороге...
Один только Таурбай не примыкал к разговорам охотников. Как только все угомонились, он уложил ружье поверх своей охотничьей поклажи, чтобы не попал в затвор песок, и неслышно, как крадется усталый волк, побрел к чернеющему силуэтами лошадей табуну.
Таурбай, сколько себя помнил, охотился. И его отец Кабл был охотником. И отец отца был охотником. Ушло, забылось то время, когда казах не считался настоящим мужчиной, если не умел охотиться. Мало осталось людей старой выучки. Таурбай легко мог обнаружить зверя по чуть приметной тропе от водопоя, по следам взрослых волков на песке или даже по особому волчьему запаху. Он умел взять волка живьем, часами гоняя того по безбрежной степи. Взмыленный конь Булан парил птицей над степью, а душа Таурбая пела гордо и радостно при каждом ударе копыта. Матерый волчище, не выдержав бешеной скачки слитых вместе человека и коня, не имел сил бежать дальше, высовывал сухой опухший язык, приникал к земле, дожидался, когда станет добычей человека, превзошедшего выносливостью и упорством. Часто припоминал Таурбай и отцовского прирученного беркута, бравшего волков. Кабл туго скручивал ноги зверя веревками, брал оскалившегося хищника за загривок, поднимал высоко правой рукой и так въезжал со зверем в аул, что считалось великой гордостью охотника. «Раньше была охота! – думалось Таурбаю. – Для приезжих охота только забава, а для старого Кабла она была жизнью!» Приученный отцом к старой охоте, Таурбай не любил облавы. Но радуешься облаве или нет, а егерскую службу надо нести на совесть, как положено. Понапрасну денег Таурбай не получал.