Почуяв рядом хозяина, слабо заржал Булан, остальные лошади, выбрасывая спутанные веревками ноги, встревоженно сдвинулись плотнее. Таурбай не спеша подошел к коню, погладил его по лоснящейся выгнутой шее, прижался щекой к теплому, пахнущему потом, жесткому и в то же время бархатистому ворсу.
Все сделал Таурбай как положено. Проинструктировал участников охоты о повадках зверя, подготовил по номерам стрелков, назначил загонщиков. Знал: достаточно одного несобранного человека, чтобы загубить дело, а то и навлечь несчастье. Страшная беда произошла в его егерской службе лет десять назад. Таурбай словно сжимался, вспоминая, как пальба вдоль цепи номеров по «мелькнувшему» волку привела к гибели человека. Долго потом мучился егерь, пять лет не руководил облавами. Теперь боялся егерь больше всего на свете повторения старой беды: стрелков на линии снарядил самых надежных, с кем приходилось работать и раньше. Двух новых, неискушенных, которым нужен присмотр, завтра поставит в цепь загонщиков рядом с собой: если затосковали молодые охотой, то пусть сначала наберутся опыта. Вроде все предусмотрел Таурбай, все выполнил по инструкциям и незачем беспокоиться, но егерь перед каждой облавой встревожен, ноет душа, перед глазами вновь и вновь возникает образ распластавшегося на земле убитого человека. Не спится Таурбаю.
Исчез навязчивый стрекот насекомых. Сплавившись непроницаемым угрюмым мраком с мутным ночным небом, широко развалилась огромная Степь. Звезды от оплетающей их чернильными щупальцами темноты замерцали блеклым светом.
Что-то странное, непонятное, какой-то посторонний шум заставил всколыхнуться. Егерь оторвал седую голову от морды коня, потрепал Булана по холке и отошел в сторону от табуна. Посторонний шум был еле различим в навалившемся на степь безмолвии. Таурбай лег на землю, приложил ухо к траве и только тогда услышал тарахтящий гул. «Не близко едут... – подумал егерь. – Не разобрать, сколько машин... Совсем далеко едут...»
Машины долго, даже как-то неторопливо приближались черепашьим ходом. Таурбай посмотрел туда, где горизонт озарился отраженным нежизненным светом, какой кладет отпечатком луна через промежуток в тучах. Бледная полоса медленно растягивалась вдоль горизонта, блестящей линией разграничивала степь и ночное небо. «Стороной проедут, – решил Таурбай. – К ложбине движутся, а там, наверное, их путь по городской дороге». Таурбаю стало неинтересно и скучно, не потому что машины оказались не своими, из ближайшего совхоза, а просто настала пора хотя бы немного вздремнуть. Перед сном у Таурбая всегда возникало тоскливое настроение, может, оттого что сон – это несколько часов, вырванных из жизни, а для старого человека каждый час ценится вдвое. Зато ранним утром, еще до пробуждения охотников, Таурбай пойдет осторожно посмотреть возвращение волков на логова, если понадобится, подвывши, сманит стаю в удобное для гона место, наверняка обеспечит приезжих охотничьими трофеями. Таурбай поднялся с земли и, переваливаясь на кривых от частой верховой езды ногах, побрел к охотникам.
Внезапно резкий шлепок, точно от вылетающей пробки шипучего «Цимлянского», донесся до слуха. Егерь остановился, повертел головой: неужели почудилось? Нет, шлепки следовали один за другим. Недобрые мысли всполошили егеря. Он опрометью кинулся к ружью, задел впотьмах чью-то ногу и, сквозь зубы выругавшись, выбранив и черную ночь, и безмятежных охотников, и себя, глупого, неповоротливого, целый час дожидавшегося крадущихся у горизонта машин, побежал к коню.
– Что? Где?.. Волки! – Почувствовав толчок в сапог, спросонья заморгал, озираясь по сторонам, Николай. – Александр Иванович, Александр Иванович! – растормошил он охотника. – Таурбай куда-то поскакал, – махнул он рукой по направлению удаляющегося всадника.
Охотник по доносившимся хлопкам выстрелов понял: произошло что-то непредвиденное. Разбудив товарищей, бросился седлать лошадь. Через несколько минут постук подков выбил множество следов в засохшем грунте.
Выстрелы загремели ближе, беспорядочное грохотанье подгоняло и без того быстрый бег лошадей. Перед глазами вспыхнули вспоротая светом фар грузовиков чернота и стадо сайгаков, словно стая больших крылатых птиц, взметнувшихся с насиженного места. Животные метались в безумной пляске между лучами фар, скользящими по их бокам холодным ослепительным светом.