С кузовов двух грузовиков палили увлеченно, с беспощадным упоением. Как несколько волков без счета и числа безжалостно расправляются с бараньим стадом, так с машин зверски уничтожали сайгаков. Истреблению не виделось конца. Прикованные своими выстрелами и светом к пытавшемуся скрыться табуну, браконьеры не заметили надвигавшейся с тыла плотной шеренги.
Приближаться совсем близко было опасно: выстрелы браконьеров могли обратиться на охотников. Таурбай вскинул ружье. Ствол, покачнувшись, нацелился, на долю секунды приостановился, и раздался выстрел. Со свистом спустил баллон ближайшего к охотникам грузовика, и он на полном ходу врылся колесами в песок.
Александр Иванович, заметив, что в кузове застрявшей машины в замешательстве засуетились, скомандовал:
– Залпом в воздух...
Охотники не очень дружно – кто успел сбросить с плеча ружье, кто нет – выпустили заряды в небо.
Что-то прокричал гортанный зычный голос. Все выстрелы стихли. Вокруг стало невообразимо тихо, как это бывает после адского грохота, когда слух медленно, будто не свой, привыкает к умиротворенной тишине. Где-то невдалеке слабо простучали копытами, удаляясь от места бойни, невидимые сайгаки. В кузове поврежденной машины, видимо, удивлялись неожиданному прекращению стрельбы, и она подъехала к первой.
Таурбай с ружьем наперевес устремился к грузовикам, за ним двинулись охотники. Николай ощутил в суровой молчаливости каждого грозную сплоченность и готовность поддержать егеря. Руки непроизвольно стиснули приклад ружья, унимая дрожь, возникающую обычно в острых, критических ситуациях.
В машинах находились, не считая шоферов, пять человек. Они неловко попрыгали с кузова и молча, придерживая ружья, поджидали Таурбая. Егерь почти наехал на них на полном скаку, заставил расступиться. Стоящие у машин закричали, яростно зажестикулировали, что-то принялись доказывать. Таурбай восклицал отрывисто, резко, показывал на машину, на стоящих позади себя охотников, взмахивал ружьем в сторону убежавших сайгаков. Пожилой казах, стоящий около кузова, что-то шепнул на ухо соседу, протиснулся вперед перед остальными, доставая из кармана пачку денег. Лицо егеря исказилось гримасой, он заговорил еще жестче, быстрее, проглатывая слова, – чувствовалось, еле сдерживает себя, чтобы не ударить человека, сжавшего в руке купюры. Пришпорив коня, егерь подъехал к заднему борту грузовиков и, не обращая внимания на угрожающе кричавших браконьеров, переписал номера машин. Потом направился к охотникам.
– Мертвый сайгак грузить надо... Ты и ты, – он ткнул в Николая и чернявого небольшого роста охотника. – В милиция, в город поедешь. – выбранный в сопровождающие казах согласно кивнул.
Тем временем начал набираться рассвет. Степь заполнялась румяными красками раннего утра, которые придают ей сказочный вид розовой страны. Солнечные блики, накладываясь на желтые, бледно-зеленые, песочные, разукрасили степь яркой пестрой мозаикой. От сочного света вся даль выстелилась пестро-малиновым разноцветьем, и чудилось, что ожившая степь вдыхает утренние лучи, взамен рождая новые яркие, неповторимые краски.
Охотники начали подтаскивать туши к машине и, тяжело поднимая, сваливали их в кузов. Лежащие в беспорядке трупы животных уродливыми темными пятнами осыпали поверхность утренней степи. С каждым новым сайгаком губы Таурбая поджимались остро очерченной складкой, под бровями сверкали суровые глаза. Когда принесли последнее убитое животное, Таурбай в девятнадцатый раз согнул палец руки. Пальцы задрожали. Таурбай сомкнул их в кулак, будто так можно было сохранить всех загубленных животных, и, подняв руку над головой, гневно закричал.
– Что он сказал? – спросил Николай.
– Можно перевести... – нахмурившийся Александр Иванович вдавил мрачный взгляд в горстку браконьеров. – Степь нельзя купить, степь велика для денег! Но человеческих зверей она не в силах прокормить...
Принялись заталкивать браконьеров в кузов. Они нехотя, по одному, стараясь не глядеть на охотников, залезли в машину.
Николай подумал, что ему тоже ехать надо.
– Эх! Жаль! – сорвалось с губ. – Через неделю домой. Не довелось мне в Казахстане поохотиться.
– Ничего, ты в нужной облаве участвовал, – успокоил его охотник. Потом, взглянув на опечалившегося Николая, подошел к Таурбаю и что-то сказал. Егерь согласился.