– Действуй! Я вместо тебя еду.
– Как же так?!
– Ничего. Для меня облава не последняя. Этих негодяев до города провожу! – Александр Иванович вскарабкался в кузов. – Будешь в Алма-Аты, в гости заезжай. Найдешь по адресу!.. – прокричал охотник с трогающейся машины. – Прощай! Может, увидимся!
А облава?.. Облава получилась удачной. Николай несся во весь опор, не чувствуя быстрых ног гнедой, летел, не замечая ни кочек, ни рытвин, ни нор грызунов, где по случайности лошадь могла и ногу сломать, а всадника вышибить из седла. Он мчался в общей цепи всадников, охватывая загоном маячащие перед глазами серо-рыжие тени, чуть заметные на фоне выгоревшей травы. Волки то появлялись перед глазами, то пропадали, скрываясь за невысокими выпуклыми буграми: «А-ля--а!..» – неслось следом.
Охотники любят такие мгновения, да и кто же не любит сильных, жгучих впечатлений?! Дух Николая захватило от переполняющего восторгом ощущения скорости, жарких порывов омывающего встречного воздуха. Скачка напомнила о бесшабашной молодости, когда, постелив на лошадей телогрейки, несся вместе с деревенскими сорванцами, не разбирая дороги, в ночное. Восхищение от быстрой верховой езды захлестнуло, как когда-то, без остатка, полностью овладев каждой клеточкой тела, и уже казалось, что человек создан не для того, чтобы ходить, а вот так мчаться, слившись с конем.
Таурбай уверенно вел загон, моментально ориентируясь при резвой гонке в исчезающем в пыли за спинами всадников пространстве степи. Он ведомыми ему конными флангами то опережал, то отставал от загоняемых волков. А потом Таурбай обогнал лавину всадников, уводя их в сторону от стрелков, замаскировавшихся на плоской возвышенности.
Первый номер дал сигнал, и через секунду загремели выстрелы. Встреченные картечью, хищники кувыркались на лету, плашмя падали на песок. Стая разделилась. Большая часть помчалась вперед, натыкаясь на свистящий барьер картечи. Несколько волков устремились в открытую степь. Их тоже остановили меткие выстрелы. Только двух подранков, кособоко подпрыгивающих на месте, пришлось добивать. Три волка, ведомые матерой волчицей, пошли прямо на стрелков, стараясь проскочить между номерами. Мчащегося на охотника волка убить очень трудно. Удалось сразу попасть только в одного переярка, да с сильной кровью прошел стрелянный четвертым и пятым номерами волчонок. Вскоре его нашли верховые в полукилометре от линии номеров. И все же ушел левее второго номера переярок, прорвалась после безвредного дуплета, ушла матерая – значит, волчий род, как предполагал Александр Иванович, продолжится. Охотник не ошибся, определяя размеры стаи. Волков было пятнадцать: пара матерых, восемь прибылых и пять переярков.
Окончив стрельбу, все побежали разглядывать трофеи, особенно восхищались размерами матерого волка. Охотники радостно, возбужденно покрикивали.
Николай подъехал к оказавшемуся в стороне от других волчонку. Подшерсток его был серый с неяркой рыжей опалиной. Он лежал, растопырив лапы, лобастая голова уткнулась в сухой песок – так обычно дремлют щенки под солнцем, только голубые, открытые глаза с матово-стеклянной поволокой и ярко-красное пятно под лопаткой говорили, что это настоящий убитый волк. Николай спрыгнул с лошади, погладил волчонка по шерстке, почесал остро торчащие уши. Исчезло восторженное состояние скачки. Несмотря на слышанное о волчьих свирепых погромах, стало жалко беспомощного зверя-ребенка.
– Хороший волчок! Себе бери. Охота помнить.
Вернувшись домой, Николай повесил выделанную шкуру волка над диваном. Как-то раз, когда друзья завели разговор об охоте, Николай стал восхищенно рассказывать приятелям о своем участии в облаве. Расписал, приукрашивая для убедительности, скачку в степи, загон волков, меткую стрельбу охотников и вдруг вспомнил о своем беззащитном волчонке, о ночной облаве на «людей-волков», посмотрел на пушистый мех, пригвожденный к зелененьким обоям. «Кто же волк — санитар или убийца?.. А может, он расплачивается серо-рыжей шкурой не только за волчьи грехи?»
Непрекращающийся длинный вой будто поплыл, растекаясь по комнате, как когда-то в далекой казахстанской степи. Друзья непонимающе посмотрели на неожиданно оборвавшего рассказ Николая.
Через полгода мягкий мех волчонка почему-то сильно порыжел. Так выцветает висящий на стене пестрый ковер от долгого времени жизни.
1984 год.