После обеда она потащила его в химчистку. Из химчистки они зашли в магазин. Оттуда в прачечную. Из прачечной в библиотеку. Из библиотеки в Дом культуры, где Артемьева вела кружок, и уже оттуда, когда совсем стемнело, поехали в общежитие.
VII
Общежитие находилось в «хрущобе» прямо против железнодорожного вокзала. Когда-то к вокзалу примыкал целый район частных построек — с садами, огородами, пыльными узенькими улочками и курами на проезжей части. Теперь дома снесли вместе с яблоневыми и вишневыми деревьями, кустами сирени в палисадниках и старыми тополями, пылившими весной цепким белым пухом, и понастроили на открытой площадке серые пятиэтажные коробки, вперемежку поставленные друг к дружке фасадами или торцами.
— Хорошо здесь, — огляделся Троицкий, — вокзал рядом.
— Ну, тебе рано об этом думать, — услышал он в темном подъезде голос Артемьевой. — Три года по распределению ты здесь обязан отработать. Это я уже могу собирать вещи и бежать…
— Три года? — ужаснулся Троицкий. — Ни за что! Вот дождусь главного, а там…
Артемьева засмеялась.
— А там… те же три года и еще тридцать три — и пенсия.
Дверь квартиры была незапертой. Узел с постелью, коробки, чемоданы, лыжи загромождали коридор.
— Ну, ты, старая, где тебя носит?
На пороге одной из комнат стоял мужчина невысокого роста с темным землистым лицом.
— Олег, познакомься. — Галя обернулась, пропуская Троицкого вперед. — Это Сергей Троицкий. Ну… я рассказывала.
Олег нервно щурил колючие глаза. Он так смотрел на Троицкого, будто тот пришел наниматься к нему на работу.
— Это ты, говорят, затравил Мих-Миха? Зачем старика нервируешь?
— Я только спросил…
— Спросил! — выдохнул Олег. — И говорит — «только», изувер.
— Если бы только спросил, — подхватила Артемьева. — Он в первый же день при первой же встрече бухнул Мих-Миху с ходу прямым текстом: «Отпустите, раз Воронов уезжает». У того язык отнялся. Илья Иосифович стоял рядом и тихо веселился.
— Двуличный он, ваш Илья Иосифович.
— Олежка, кто там? — выглянула из комнаты пышная блондинка с жирно подведенными глазами и наклеенными ресницами. — Познакомь меня. Я Паша, — представилась она Троицкому.
Олег вдруг резко обернулся и, напрягшись, грубо сказал:
— Не лезь, когда я занят, поняла?
Паша осеклась, беспомощно заморгала, и по щекам её поползли черные слезы.
— Ну ладно, ладно, — уже дружелюбно похлопал он её по крутой заднице. — Вот Галка привела показать нам героя. Представляешь, не хочет работать с Мих-Михом, отпустите, говорит, я к Воронову ехал? Это при Мих-Миховской-то мании величия… Запомни, — повернулся он к Троицкому, — от Книги артисты не уходят, он их изгоняет… Ну, пошли, присядем на дорожку, время уже на вокзал ехать.
В комнате Олега в одиночестве сидел парень лет под тридцать. Когда все вошли, он молча поднял голову, морщась в резком свете электрической лампочки, низко висевшей на длинном шнуре.
— Он хотел Мих-Миху объяснить, — показывая парню на Троицкого, не мог успокоиться Олег. — Уникум. Да разговаривать с Книгой всё равно, что беседовать с фельдфебелем о «категорическом императиве», у того в мозгу всё равно будет сидеть одно: «А не посягает он этим на мой авторитет?»
— Я сварила глинтвейн, — объявила Паша, — закуска бедная, но… чем богаты.
Она разлила по чашкам горячее вино, в котором плавали кусочки яблока и ягоды рябины. Галя подсунула Троицкому кружок колбасы.
— Ну, за этот дом и за всё хорошее и плохое, что мы в нем оставляем, — сказал растроганный Олег, и его омрачившиеся глаза влажно блеснули.
Говорили мало, торопились на поезд. Паша вертелась возле Олега, ревниво следя за тем, чтобы он ел, зажигая спичку, когда тот брал сигарету, и всё старалась изловчиться и подсунуть под него одеяло, чтобы ему было мягче сидеть.
— А это кто? — шепнул Троицкий на ухо Артемьевой, глядя на незнакомого парня.
— Вот так-так, — изумилась она, — я вас не познакомила… Это Сеня Вольхин, наш артист.
— Грусть наша, — демонстративно обнял его Олег, заметив, что Вольхин, смущаясь, опустил голову. — Не красней, дурило, артист ты вó какой! Не гнись тут перед всякими, им еще до тебя тянуться и тянуться, пусть знают!..
Потом всей компанией двинулись на вокзал.
Олег с Артемьевой шел впереди в расстегнутом плаще, и что-то долго и настойчиво ей внушал. Будучи ниже её чуть ли ни на голову, он, чтобы дотянуться к её уху, неловко закидывал руку ей на плечо. Сзади тащились с его вещами Троицкий и Вольхин. Паша торговалась со старушками, покупая яблоки Олежке в дорогу.