На платформе все встали в кружок, топча черные короткие тени.
При входе на перрон запыхавшаяся женщина высматривала кого-то в толпе пассажиров
— Инна, мы здесь! — радостно окликнул её Вольхин.
— Олег Андреич, боялась, что опоздаю. Я тут вам принесла… (Инна раскрыла сумочку, достала завернутый в бумагу сверток.) кое-что на память о «Ревизоре», никогда не забуду, как мне хорошо с вами работалось… Тут пустяк: амулет и сборник стихов Цветаевой.
Польщенный, Олег небрежно засунул сверток к себе в сумку и, подхватив Инну под руку, потащил её по платформе, что-то оживленно обсуждая.
— Видела? — спросила у Артемьевой потрясенная Паша. — Нет, ты видела? «Цветаеву» принесла… и не надо, не говори мне ничего, — вдруг взорвалась она, — ненавижу баб, которые к чужим мужикам лезут…
— Дрянь ты, Паша. Это я любя тебе говорю. Если хочешь знать, мы с ним о тебе разговаривали.
— Обо мне? А что он говорил обо мне? — тут же вцепилась в нее Паша. — Нет, теперь ты мне скажи, что он обо мне говорил? — и она силой уволокла Артемьеву к мутным желтым окнам вокзала.
— Замучает Галку, — хмуро проворчал Вольхин, не теряя из виду застывшие в конце платформы фигуры — Олега и Инны.
Наконец, послышался щелчок в громкоговорителе, и резким металлическим голосом объявили о прибытии поезда.
— Олег! — закричала Паша. — Поезд! — И помахала ему. — Скорей. — Она не удержалась и побежала ему навстречу. — Ну, идем же, опоздаешь, — схватила она его за руку.
— Подумай над моим предложением, Инна. Я всё сказал, — закончил Олег, и только после этого повернулся к Паше: — Ну, чего тебе?
— Олежка… поешь перед сном, не забудь, у тебя язва, еда в целлофановом пакете, понял? Остальной багаж я отправлю, ребята помогут, как только ты напишешь…
— Всё, понял, — прервал он Пашу, — эх, не хочется мне с вами расставаться…
Он простился с Инной. Потом подошел к Гале, обнял её.
— А ты, грусть наша, — повернулся Олег к Вольхину, — что молчишь? Поехал бы со мной?
Сеня вдруг занервничал, задергал головой, будто сгоняя с лица муху, и стал, заикаясь, быстро говорить, что поехал бы хоть сегодня, но жена…
— Вот все вы так, — тяжело вздохнул режиссер, — за вас всё отдашь, а когда от артиста что-нибудь нужно — он в кусты.
— Да я, нет…
— Ладно, — безнадежно махнул рукой Олег, — артист ты хороший, но поимей в виду — никогда из тебя толку не выйдет, если будешь таким слюнтяем, пропадешь здесь. — И он потянулся к нему, мол: «иди же, дурак, и с тобой хочу проститься».
Троицкому он официально пожал руку.
И уже в последнюю минуту, когда все вещи были в вагоне, Олег поцеловал в губы сомлевшую от благодарности Пашу, и сразу же её оттолкнул.
— Ладно, не реви. Я бы всех вас забрал с собой, — широко раскинул он руки, — но… меня убьют и местный и тамошний директора. Особенно Игнатий Львович. Он и так целыми днями ходил за мной по театру и канючил, чтобы я не сманивал актеров. А что, мало мы ему с Вороновым наприглашали на этот случай!
Просипел гудок. Дернулся состав. Олег вскочил на подножку, влез в вагон, где его оттирала от двери рослая проводница, и, выглядывая из-за её плеча, тянул изо всех сил шею, чтобы ещё раз дать им возможность насмотреться на него.
Троицкий почувствовал, как скребет у него на душе, будто это уходил его поезд, а он замешкался, и может на него опоздать.
— Всё, уехал, — с облегчением вздохнула Артемьева, а Паша закрылась накидкой и расплакалась.
— Ах, жаль, выпить у нас нечего, — простонала Паша, — всё бухнула в глинтвейн…
— Тут ресторан еще открыт, — заикнулся Вольхин.
— Инночка, идем к нам, — уговаривала Галя.
Темное пальто Инны было расстегнуто. Она машинально то повязывала, то распускала на шее легкий газовый шарфик.
Артемьева держалась возле Троицкого. Он с удовольствием ощущал её мягкую кисть, невольно цеплявшую его при ходьбе. Они встретились глазами, и Галя предложила:
— Мальчики, может быть, правда, купим бутылку водки и к нам. Сережа, не возьмешь это на себя?
Не раздумывая, Троицкий бросился к ресторану.
— Догоняй нас, — крикнула ему вслед Артемьева.
Ресторан уже закрывался. За неубранными столиками официантки, подсчитывали выручку. Уборщицы, сдвигая столы, укладывали на них стулья вверх ножками, а музыканты торопливо собирали инструменты и исчезали за дверью буфета. Вслед за ними метнулся туда и Троицкий. Буфетчица тоже собралась уходить, выглядела мрачной и нездоровой, но водку Троицкому отпустила.