Парень из службы безопасности провел меня по длинному проходу на втором этаже и открыл ключом дверь на лестницу.
— Подниметесь на третий этаж. Повернёте направо. Кажется, вам нужна четвёртая дверь.
— Отлично, — я поблагодарила провожатого и стала подниматься.
Пройдя один пролёт, я стала искать выключатель, потому что датчик движения не сработал. Осталось только дежурное освещение, при котором и ног-то своих не видно. Сверху послышался какой-то шорох. Я остановилась на площадке и стала прислушиваться.
— Поднимайся, я не кусаюсь.
По спине пробежала нервная дрожь. Эх, рано расслабилась. Как же я даже на секунду смогла подумать, что этот человек меня отпустит просто так.
— Я могу и сам спуститься, — его голос звучал угрожающе, так мне показалось во всяком случае.
Мажор медленными шагами приближался ко мне. Я стояла, прижавшись к стене, и дрожала. Ожидание того, что должно произойти, на самом деле самое страшное. А что у этого Лосины на уме, мне кажется, он и сам не знает.
Каждый шаг отдаётся в моих ушах. Шаг — удар сердца. Шаг — следующий. Шаг — гаснет дежурное освещение. И вокруг воцаряется кромешная тьма.
Мы снова соприкасаемся грудными клетками, как тогда, в универе. Только в этот раз мне не сделать и шагу. Да я, в принципе, и пошевелиться не могу.
— Вот это у тебя энергия, Облепиха. Весь свет в округе поотрубала.
— Скажи ещё, что это не твоих рук дело.
— Не моих, — тихо отвечает он.
— Можно подумать, — продолжаю дерзить, а сама вот-вот готова обмякнуть и сползти по стенке.
Впрочем, он не даст. Сильно прижал. Так, спокойствие. Всё уже произошло. Он тут. И, очевидно, что не собирается меня отпускать. Потому что его энергию я также хорошо чувствую. Странно, что вокруг до сих пор нет электрических разрядов.
Мы стоим, прижавшись друг к другу. Точнее, не так. Он меня прижал к стенке и шумно дышит.
— Боишься меня?
— Не льсти себе, Максик.
— Боишься, — язвительно утверждает он. — Поэтому и грубишь. Я знаю. Ты подумай хорошо, что тебя ждёт. Я пока готов принять тебя. Но скоро условия могут измениться.
— Твои слова ничего не значат. Сам говорил, что пальцем не тронешь.
— А я что, трогаю пальцем? — смеётся и утыкается носом в ямку над ключицей. — Облепиха, не ври, что тебе не страшно. Удары сердца зашкаливают.
Теперь ещё и на своей шее чувствую его дыхание. Становится жарко. Но мажор даже не думает сдвигаться с места.
— А ты и рад. Веселишься? Слушай, а чем тебе Зара не подошла?
— Ух ты! Откуда такая осведомлённость? Ах да, мы же журналисты. Будет что в своей газетёнке написать. Скандалы и интриги. Только ты забываешься, Вареньице Облепиховое! — голос опять поднялся на тон выше. — Ты, — он сильнее прижал моё колено своей ногой, — играешь главную роль в этой сенсации.
— Заткнись.
— Облепиха, я ведь могу тебе помочь держать свой язык за зубами. У меня есть много способов решения этой проблемы. Тем более я говорил, если будешь выводить меня из себя, то получишь сдачи. Или ты уже ревнуешь? — он мерзко смеётся и проводит носом по моей ключице. — И поэтому сердечко так трепыхается. Эй, стой тихо.
Я отталкиваю его, что есть силы. И хватаю ртом воздух.
— Слушай, ну что тебе надо от меня? — в полной темноте даже не знаю, где он может стоять.
— Я тебе уже сказал, — он так близко, что я снова сжимаюсь и лихорадочно думаю, что вообще люди делают в этих случаях. — Облепиха, спокойно, пожалуйста. Дыши. И не вздумай кричать. Это мой клуб.
Этого и следовало ожидать. Весь город его.
— Ну вот и прекрасно. Объедините с Зарой свои капиталы. И счастливо заживёте. А меня оставь в покое. Со своими идиотскими играми.
— Как быстро ты всё разрулила, — усмехается он, а я чувствую его дыхание возле уха.
— Правда, чего ты отказываешься от Зары? Мне показалось, ты ей очень нравишься, — пытаюсь убедить его, но мой голос предательски дрожит.
— А кто тебе сказал, что я отказываюсь? Нас с ней ждёт чудесная ночь.
— Просто замечательно. Я могу идти?
— Иди. Только на интервью ты не успела.
— Что??
— Что слышала, — грубо отвечает он. — Меньше пялиться надо было на меня. Риса спросила, не знаю ли я, где тот журналист, с которым заранее договаривались. А я ответил, что проблемы какие-то у неё. С обувью.
— Ты… Ты… Ты — мерзавец, — я снова стала задыхаться.