— Господин директор по проблемам человеческих взаимоотношений, — он намеренно произнес весь мой длинный титул, — Рюмен прав: мы по самые уши увязли в дерьме.
Едва я пришел в себя после столь вольного выражения в устах генерального директора и собрался рассмотреть несколько текущих дел, громоздившихся у меня на столе, как секретарша сообщила, что Бриньон хочет видеть меня — и как можно скорее.
— Не похоже, чтобы у него было хорошее настроение, — сказала она, качнув головой.
— Ну что ж, это очень кстати, мне как раз надо с ним поговорить. Пусть войдет, и, пожалуйста, никого ко мне не пускайте, я у себя только для представителей руководства.
Через десять минут вошел Бриньон и, вяло пожав мне руку, сел.
— Дорогой Бриньон, я как раз собирался…
— Да, я знаю, — отрезал он, — вы собирались позвать меня и заставить подражать голосу Сен-Раме, вот поэтому-то я и хотел вас видеть. Я должен выполнить поручение, которое возложили на меня мои коллеги, а также и ваши, если я еще могу себе позволить такое выражение — ведь, как я понял, с сегодняшнего утра нашей фирмой управляете вы и Рюмен.
Меня не смутила его агрессивность. Я ожидал, что сотрудники управления и «маркетинга» отнесутся враждебно к моему внезапному повышению. С другой стороны, опыт научил меня, что любезности и извинения вызывают только раздражение и ослабляют твою позицию, тогда как сухой отпор, а в случае надобности и некоторая доза самонадеянности высоко ценятся коллегами. Как правило, они устремляются к новому начальнику, стремясь поскорее выяснить, смогут ли они в будущем заставить его плясать под свою дудку или, напротив, следует относиться к нему с уважением. Обычно они возвращаются поджав хвост, медоточивые, заискивающие, в надежде добиться теплого местечка, вынюхивают возможность увеличить свой оклад, получить премию за экономию расходов или внеочередное повышение в должности, а то и просто попросить помочь им выйти из тяжелого положения. Итак, начиная эту беседу, я не собирался терпеть оскорбления. Тем не менее у Бриньона было передо мной серьезное преимущество: в глубине души я и сам не одобрял этого принудительного подражания голосу Сен-Раме. Я считал, что эта нелепая процедура, вместо того чтобы прояснить обстановку, только запутывает и усложняет все дело. Немного смущенный этой тайной мыслью, я ответил своему коллеге:
— Бриньон, вы должны сделать над собой усилие — я знаю, вы это сможете, — и заняться тем, что не входит в ваши обязанности, а именно психологической атмосферой на предприятии. Само собой, если вы просто ляпнете кому-нибудь, что в фирме «Россериз и Митчелл» все посходили с ума: «Представьте, они заставляют нас подражать голосу генерального директора!» — вам могут поверить, а нас отправят в психиатрическую лечебницу! Поэтому, прошу вас, вникните в суть создавшейся обстановки. Кто-то строит нам козни и может нанести серьезный удар нашей компании, распространяя ложные слухи. Для нас жизненно важно как можно скорее разоблачить самозванца.
— Вы хотите сказать, — прервал меня Бриньон, — что и сотрудники администрации попали под подозрение?
— Позвольте мне объяснить вам все до конца. Я этого не говорил — во всяком случае, вопрос ставится совсем не так. Каждый сотрудник может попасть под подозрение — это закон любого следствия, проводимого полицией. Генеральная дирекция ведет тайное, но тщательное расследование — задача деликатная, сопряженная с определенным политическим риском. Вот почему пришлось привлечь Рюмена, хотя это может плохо кончиться; что касается сотрудников администрации, то они настолько выше всяких подозрений, что лишь ради соблюдения приличия и элементарной справедливости Мастерфайс и Сен-Раме решили поручить расследование директору по проблемам человеческих взаимоотношений, а не полицейскому. Представляете себе, дорогой Бриньон, что вас будет допрашивать полицейский — вас, которому наверняка предстоит заменить Арангрюда?
— Вам это Сен-Раме сказал? — с живостью спросил Бриньон.
— Впрямую он так не сказал, но что до меня, то я не вижу, кто, кроме вас, способен с ходу взвалить на свои плечи это тяжкое бремя.
Бриньон скромно опустил глаза. Я почувствовал, что настал благоприятный момент, чтобы вытянуть из него все, что меня интересует.
— А теперь, дорогой Бриньон, объясните мне, что у вас там произошло?
— Ле Рантек рассказал нам о вашем разговоре. Мы с трудом поверили и были возмущены. Не могу сказать, чтобы я так уж высоко ставил Ле Рантека, но после его рассказа у нас появилось чувство, что все мы находимся под ударом. Не для того мы учились в школе, слушали лекции по вопросам управления, экономики и организации, ездили в Соединенные Штаты, а кое-кто даже получил первоклассное образование в Гарварде или в Массачусетсе, чтобы в тридцать или тридцать пять лет подражать голосу нашего генерального директора. Мы единодушно решили протестовать против такого эксперимента, и меня уполномочили сообщить вам об этом.