– Ажар, простите. Я… это не мое дело, но я всегда лезу не в свои дела. И это получается у меня лучше всего. Ладно. Давайте лучше покурим. Море никуда не денется, если вы тронетесь в путь на пять минут позже, чем наметили.
Ажар уступил, но не сразу. Когда он вынимал сигарету из протянутой пачки, Барбара почувствовала, что внутренне он все еще настороже. Пока он прикуривал, она, протянув босую ногу под стол, выдвинула из-под него стул и подтолкнула его к Ажару. Он не сел.
– Неприятности? – спросила она.
– С чего вы взяли?
– Звонок по телефону, неожиданное изменение планов… В моей работе это может означать лишь одно: если вам сообщили новость, она плохая.
– Это в вашей работе, – внес уточнение Ажар.
– А в вашей?
Он поднес сигарету к губам и перед тем, как затянуться, ответил:
– Мелкое семейное дело.
– Семейное?
Он никогда не упоминал о семье. Он никогда не говорил ни о ком. Этот человек обладал такой выдержкой, какую Барбара крайне редко встречала у людей, чья жизнь проходит вне пределов преступного сообщества.
– А я и не знала, что у вас в этой стране есть семья.
– У меня большая семья в этой стране, – ответил он.
– Но на день рождения Хадии никто…
– Мы с Хадией не видимся с моей семьей.
– А, понятно.
А на самом деле ничего не понятно. Он на всех парах спешит к морю из-за какого-то мелкого семейного дела, касающегося большой семьи, с которой он никогда не видится.
– Ну, а как долго вы будете отсутствовать? Я могу что-нибудь для вас сделать? Например, поливать цветы? Собирать почту?
Он раздумывал над ее предложением намного дольше, чем позволяют правила вежливости, действующие в подобных ситуациях. Наконец сказал:
– Нет. Думаю, что нет. У моих родственников возникли проблемы, но не очень серьезные. Двоюродный брат позвонил, чтобы сообщить о своих тревогах, а я еду всего лишь затем, чтобы поддержать их и предложить свой опыт в разрешении проблемы, с которой они столкнулись. А на это потребуется всего несколько дней. Я думаю… – Тут он улыбнулся. У него была просто-таки обворожительная улыбка – хотя она крайне редко появлялась на его лице – идеально ровные белые зубы на фоне чистой светло-смуглой кожи. – И растения, и почта подождут нашего возвращения. Однако спасибо.
– А куда вы направляетесь?
– На запад.
– В Эссекс?
Он утвердительно кивнул.
– Счастливчики, уезжаете из этого пекла. Я бы тоже не прочь последовать за вами и всю следующую неделю не высовывать задницу из милого Северного моря.
Выражение его лица оставалось прежним, а ответ прозвучал кратко:
– Боюсь, во время этой поездки нам с Хадией едва ли представится возможность вообще побывать на море.
– Бедняжка, ведь она только и мечтает об этом. Представляю, какое разочарование ее ждет.
– Барбара, поймите, она должна учиться принимать разочарования, которые преподносит жизнь.
– Вы серьезно? А вам не кажется, что она еще слишком мала, для того чтобы вступать в игру с жизнью и, проигрывая, получать в виде утешительного приза горькие уроки? Или вы не согласны?
Ажар вместе со стулом придвинулся ближе к столу и, когда он протянул руку к пепельнице, чтобы положить сигарету, Барбара почувствовала, как на нее пахнуло приятным свежим запахом чистого, хорошо выстиранного белья. На нем была рубашка из хлопка с короткими рукавами, и она заметила, что кожа на его руке покрыта тонкими темными волосками. Таймулла, как и его дочь, был сухощав и хорошо сложен, но выглядел более смуглым.
– К несчастью, не в нашей власти решать, в каком возрасте мы согласны начинать понимать то, что жизнь намеревается отшвырнуть нас на обочину.
– И что, вы уже испытали это на себе?
– Спасибо за сигарету. – Он словно пропустил мимо ушей то, о чем она его спросила, и ушел, не дожидаясь, когда она задаст ему очередной вопрос со скрытым подколом.
Когда дверь за ним закрылась, Барбара, чувствуя ожесточение, спросила себя, а за каким чертом ей вообще понадобилось подкалывать его, но, подумав, убедила себя в том, что делает это ради Хадии: долг каждого человека делать все возможное в интересах ребенка. Хотя, честно говоря, непроницаемая замкнутость Ажара действовала на нее, словно гвоздь в сапоге, подстрекая докопаться до всего. Что, черт возьми, он за человек? В чем причина его постоянной церемониальной серьезности? И как ему удается держаться особняком, напрочь отгородившись от всего мира?
Она вздохнула. Наивно было бы думать, что ответы на все эти вопросы можно найти в вялотекущей беседе за обеденным столом, затягиваясь прилипшей к губе сигаретой. Забудь об этом, мысленно приказала она себе. Как вообще можно думать о чем-либо в этой чертовой жаре, тем более подыскивать правдоподобные объяснения поведения окружающих. Плевать на окружающих, решила она. Да и вообще, при такой жаре, плевать на весь мир. Она потянулась к лежащей на столе кучке конвертов.