- Заткнись! - вдруг гаркнул Васька и вскочил. - «По-отцовскому»!
У Макарыча взмокла лысина.
- Ну погоди, гаденыш, - прошептал он, - под суд отдам!
- Под суд? - прогромыхало вдруг от двери.
Я обернулся. В избу входил Терентий Иванович, председатель. За ним стучал деревяшкой Игнат.
- Под суд, говоришь? - спросил снова председатель. Он подошел к столу и уселся на лавку рядом с Макарычем. Игнат остался у дверей. - А за что под суд?
- А за то, Терентий Иванович, - шустро повернулся к нему главбух, - что прогулявший три дня отдается под суд!
Макарыч налился кровью, он и председателем был недоволен. Недоволен, что вдруг появился тут Терентий Иванович и ему вопросы задает.
- С чего это ты взял, Макарыч - спросил председатель, - что он прогулял? Он на Белой Гриве двум бабам пахать помогал. И пахать там благодаря ему мы на день раньше кончили, понял? Парню спасибо надобно сказать. Малец еще, а он работать лезет. Потому что понимает, как трудно.
- Понима-ает! - протянул, издеваясь, главбух. - А горох колхозный воровать - тоже понимает?
«Ну гад, ну гад!» - прошептал я и кинулся в атаку.
- Это не он горох рвал, - шагнул я вперед, - а я!
Терентий Иванович обернулся ко мне, удивленно разглядывая, что тут за личность такая еще появилась.
- Он меня выручить хочет, - сказал Васька, бледнея и кивая на меня. - Он думает, его не посадят, раз он маленький, вот и выручает. Но вы его не слушайте, это я горох ломал. Два кармана набрал.
- А кто вам сказал, - медленно спросил Терентий Иванович, - что за два кармана гороха вас посадят?
Мы молчали. Председатель хмуро поглядел на Макарыча:
- Опять ты, главный бухгалтер?
- Я! - гордо ответил Макарыч, промокая лысину платком. - Я как есть и буду сознательный колхозник, не перестану стоять на защите социалистической собственности.
- Знаешь что, Макарыч, - задумчиво произнес председатель, - катись-ка ты отсюдова!
Макарыч вскочил из-за стола, подошел к двери, открыл рот, собираясь сказать что-то, но председатель перебил его.
- Знаю, знаю, - прикрикнул он, - чего ты сказать собираешься! Мол, жаловаться стану! Жалуйся! Мы пуганые. Между прочим, когда жаловаться будешь, не забудь сказать, что, когда даже мальчишки работали, ты в конторе сидел!
Дверь грохнула, Макарыч исчез. В избе стало тихо.
- Вот кнутарь! - сказал председатель. - Ему бы только с этим, - он кивнул на кнут, - над людьми стоять. Попадаются же такие гады!
Васька сидел опустив голову, на столе все еще белела лужица молока и лежала опрокинутая кружка.
- Ничего, Васька, - сказал председатель, подходя к нему и садясь рядом, - вот купим осенью трактор, снова пошлю тебя учиться. Будешь главным пахарем у нас! Правильно ты порешил: счетами стучать - не для мужика занятие! А то вырастешь, облысеешь и станешь таким же Макарычем.
Я представил себе Ваську лысым, с очечками на носу, как у главбуха, и расхохотался.
И тетя Нюра, милиционер с деревянной ногой, Терентий Иванович и Васька вдруг тоже рассмеялись.
Это в самом деле было смешно.
День клонился к закату. Солнце запуталось в слоеных облаках над лесом, угасило свой жар, потонуло ярким малиновым шаром в синем мареве. Васька, перекинув топор через плечо, а я с лопатой наперевес шли к околице.
- Коли можете, приходите, - сказал, уходя, председатель, - там и бабка ваша копошится, смените ее.
На взгорье, за деревней мельтешил народ. Слышался сдержанный говор, редкие, приглушенные удары лопат о камень, стук двух или трех топоров и гундосый голос пилы.
Чем ближе мы подходили, тем ясней различал я, что взгорье на околице как бы выросло, поднялось повыше. И точно. Люди насыпали холм, невысокий, метра в два, и плотно укрыли его дерном. Горка подросла, и на ней, на этой высотке, белела дощечками треугольная пирамидка.
Мы опоздали, памятник был почти готов. Терентий Иванович пилил с Васькиной бабкой последние доски, а знакомый мне дед, так и не снявший медалей, гладко отесывал эти досочки и аккуратно набивал их к основам. Голова у него тряслась, но рубанок ходил в руках точно, снимая тонкую стружку.
- Дед Трифон, - крикнул председатель старику, увидев нас, - принимай подмогу, передохни!
- А ну, поступай в мою бригаду! - весело зашумел дед, но постругать дощечки нам не дал, а велел их аккуратно прибивать к стоякам, по два гвоздя с каждой стороны, да отпиливать концы.
Васька заворчал, что ему приходится делать такую ерунду, и прогнал меня к Терентию Ивановичу.
- Не вишь? - строго, но тихо спросил Васька. - Однорукий!