— Потому и не был спокоен. Ты была не ординарная студентка: встрепанная копна волос, проскальзываешь в класс и с ходу, не допуская возражений, выпаливаешь свои суждения о Кафке. Еще бы мне не помнить тех отличников — они все как один читали его «Письма к отцу» и дотошно объясняли, что в основе и «Превращения», и «Процесса» лежали его отношения с отцом. «Нет, — досадливо бросила ты, — все ровно наоборот. Его представление об отношениях с отцом основаны на „Превращении“ и „Процессе“». Раззадорив этим всех, ты следом нанесла удар: «Любой достойный внимания писатель к тридцати шести годам уже не строит вымысел на основе собственного опыта, нет, — теперь он накладывает вымысел на свой опыт». В девятнадцать лет мало кто высказывает нечто подобное, во всяком случае, я такого не слыхивал. И как отточенно ты выступала на наших семинарах… Уже тогда ты была не ординарная.
— Уже тогда спятила?
— Нет, нет, что ты. Разумеется, нет. Не накладывай вымысел на свой опыт. Ты была, несомненно, очень возбудимая, но при этом, мне кажется, на редкость хорошо владела собой.
— Может, вы тоже помешались.
— Может, и нет. На первом же семинаре ты прислала мне записку: «Из ночи в ночь я молюсь об одном — стать хорошим писателем».
— Вот, значит, какой подход нашла эта бойкая лисичка?
— И что с того? Молодо-зелено. Ты же была тогда совсем юной. Но в записке ты как есть: прямая, непосредственная. Расскажи-ка мне заново, что случилось. Что вызвало такой срыв? Объясни толком и про шоковую терапию, и про больницу. Я ничего не понял.
— Старая как мир история: жизнь обманула. Прямо рок какой-то: меня всегда влекло к неотразимым женолюбам, я просто помешалась.
— Это обвинение?
— Только если вам угодно так меня понимать. Нет, с вами все было иначе — настолько иначе, что закрадывалась мысль: это я сама себя загипнотизировала. Вот я, натянув пижаму, лежу в своей спальне в Бедфорде, отсыпаюсь на выходные; в шкафу дремлют мои балетные тапочки — я их туда упрятала, когда мне минуло десять лет. И вот в понедельник, посреди дня — безудержная страсть в невесть чьей постели, в невесть чьем номере, невесть на каком этаже невесть какого «Хилтона». И — близость до головокружения: если мне что и знакомо во всем отеле, так это наша плоть. Пожалуй, это можно бы назвать «начальным курсом обучения». А было это и впрямь страшно. Я месяцами толком не спала. Когда вы говорили «люблю», у меня тут же начинался приступ гастрита. Но до чего же это возбуждало! Меня слушал любовник, больше похожий на отца. Давно расставшийся с иллюзиями человек сошелся с наивным существом — и сколько нового открылось обоим! Повезло еще, что в том «Хилтоне» никого не тянуло убивать.
— А тебя тянуло к юнцам, стреляющим на поражение.
— Да, главным образом, к торговцам секс-услугами. Шайка сбрендивших на либидо парней. Я не могла им противостоять. Не умела с ними флиртовать. Понятия не имела, как с ними справляться. На нашем семинаре мы этого не проходили. Я была как валерьянка для котов, для тех, кто меня хотел и кого я не хотела. Но вот от чего я чуть не спятила: один из них непременно начинал меня домогаться, назойливо преследовал, названивал по телефону, ходил за мной по пятам и заваливал приглашениями; по сути, душил меня знаками внимания. И в то же время любимый отсутствовал, мной не интересовался или же разыгрывал со мной всякие игры, и я чуточку спятила, слегка чокнулась. Бывает. Поначалу все было вроде бы не так уж плохо, беда в том, что это стало повторяться, снова и снова, конца этому не было, и я никак не могла выправиться. Вот оно, мое наказание. Вот я вам все и рассказала.
— Неужели у тебя не было романов, которые не грозили… которые радовали?
— Ну, отчасти…
— И чем они кончались?
— Мне они наскучили.
— Я сильно растолстела.
— Немножко. До матроны еще далеко.
— Была еще толще. Недавно начала худеть.
— А с чего вдруг? В знак протеста?
— Просто больше ни из-за чего не волнуюсь. И не принимаю близко к сердцу.
— С тех пор, как я исчез с горизонта.
— Не знаю, с каких пор. Я-то считаю, что набирать вес мне мешает беспричинная тревожность.
— А как дома к этому относятся? Муж предпочитает славненьких толстушек? Я-то предпочитаю таких, как ты прежде: худая и нервная.
— Ну, сейчас дела обстоят лучше, чем прежде. Не знаю, надолго ли. Но пока тебя тут не было, баланс сил изменился. В мою пользу. Правда, менялся он очень медленно и трудно. Сначала все шло из рук вон плохо, но три недели назад муж мало-помалу стал относиться ко мне гораздо лучше, чем прежде. Почему — не спрашивай. Тем не менее, кроме прочего, я не желаю проводить остаток жизни в такой скучище. И я начинаю страшно паниковать, и в итоге договариваюсь о встрече с хорошим адвокатом. Ощущение такое, что это для меня своего рода проба сил. Дико утомительно. И непонятно, то ли все пойдет по унылому шаблону: недолгий период раздрая — время от времени такое случается во всех семьях, — или же это очередной шаг к пропасти, чему есть много исторических примеров. В истории полно катастроф, так что всегда ждешь, когда нагрянет следующая, и так, ступенька за ступенькой, шагаешь в пропасть; там куча дат и концепций, ты заучиваешь их и идешь сдавать экзамен. Одна беда: тебе невдомек, что в жизни общая тенденция — катиться вниз. Беда в том, что в жизни ты вообще толком не понимаешь, что происходит.