Я не уверен, что даже он понимает, в чем смысл всего этого. Он кажется сумасшедшим. Я больше никогда не назову Энцо сумасшедшим. Этот парень получает этот статус стремительно. Хотя я мог бы использовать Энцо прямо сейчас. Этот маленький засранец пригодился бы, чтобы позаботится об этом парне.
И хотел бы я знать, где, черт возьми, мы находимся. Поскольку я не уверен, как долго я был без сознания, я понятия не имею, находимся ли мы вообще еще в городе.
Я ненавижу, что мы здесь.
Я ненавижу, что Слоан здесь.
Я ненавижу, что она собирается увидеть, что должно произойти, что она здесь ради того, что я собираюсь сказать, но это единственный способ, который я могу придумать для нас, пройти через это и выйти целыми.
— Я хочу то, что принадлежит мне, — говорит парень в ответ на мой вопрос, и я поднимаю бровь.
— И что же, по-твоему, принадлежит тебе? Потому что я чертовски уверен, что ничего, — выдавливаю я, боль от того, что я здесь торчу, быстро настигает меня. Я нахожусь здесь уже около двадцати минут, и мне нужно найти способ заставить этого идиотского ублюдка опустить меня, прежде чем мои руки будут вырваны из суставов.
— Империя моего брата, — заявляет он. Глаза Слоан расширяются, когда она смотрит на него, ее мозг работает, пока она что-то соображает.
— Ты Нолан, — бормочет она, заставляя его повернуться к ней. Я сжимаю челюсти, чтобы удержаться от того, чтобы сказать ей замолчать. Я не хочу, чтобы он обращал на нее внимание. Хоть я и не могу, хоть убей, понять, что происходит, но очевидно, что она, кажется, знает этого парня. Теперь, если бы кто-нибудь мог ввести меня в курс дела, я был бы им очень признателен.
— Совершенно верно, принцесса, — говорит он с ухмылкой и каким-то детским легкомыслием, которое только делает его еще более сумасшедшим. — Я твой дядя Нолан.
Что ж, я думаю, это ответ на мой вопрос.
Я даже не знал, что у Слоан есть дядя, учитывая, что она ни разу о нем не упоминала. И то, что она не узнала его сразу, показывает, что он отдалился от семьи.
— Какое, черт возьми, это имеет отношение ко мне? — Спрашиваю я, возвращая его внимание ко мне. Я едва сдерживаю вздох облегчения, когда он начинает приближаться ко мне, Слоан, похоже, забыта за его спиной.
— Ты здесь, потому что твоя семья — причина, по которой меня выгнали из моей. Это был твой отец, который уловил тот факт, что я действовал за спиной своей семьи, и это был твой отец, который позаботился о том, чтобы я был изгнан к чертовой матери, иначе он бы начал войну! — рычит он, изо рта у него летит слюна. Мое лицо искажается от отвращения.
— Так если тебе нужен был я, зачем впутывать в это ее? — спрашиваю я, намеренно не произнося имени Слоан.
— Я всегда планировал напасть на твою семью, а потом я собирался напасть на эту киску моего племянника. Но потом Слоан просто пришлось вернуться в город, где она возобновила свои отношения с тобой, гребаным итальянским подонком. Так что я решил... Убить двух зайцев одним выстрелом, — бормочет он с усмешкой. — Я могу использовать ее, чтобы уничтожить тебя, а затем и Финна.
Я поднимаю брови и бросаю на него незаинтересованный взгляд. — Ты действительно думаешь, что мне не насрать на нее? — Прости, детка. — Тогда мне было все равно, и сейчас я использую ее только для легкого траха. Она знает, что она всего лишь кусок задницы, и это все, чем она когда-либо будет. — Мне чертовски жаль. Я бросаю быстрый взгляд за его спину, ожидая увидеть боль или ужас на ее лице, обращенном ко мне из-за моих слов, но нахожу, что она ухмыляется.
Ей это чертовски нравится.
Моя маленькая психопатка.
Он фыркает и скрещивает руки на груди, все еще сжимая нож. — Ты действительно думаешь, что я в это поверю?
Если бы я мог пожать плечами прямо сейчас, я бы пожал. Я сохраняю на лице маску незаинтересованности и смотрю на него пустыми глазами. — На самом деле мне похуй, во что ты веришь. Она любит меня, всегда любила. — Это я знаю в самой глубине своей души. — Но я никогда не отвечал ей взаимностью. С таким же успехом ты мог бы взять с собой собаку моего соседа.
Учитывая, что я люблю ее всем, что у меня есть, и что у меня даже нет соседа, не говоря уже о том, у кого есть собака, я предполагаю, что я довольно хороший лжец, потому что он кивает вместе со мной, похоже, веря в ложь, извергаемую из моих уст.
— Прекрасно, — бормочет он. — Если это так, то мне просто придется использовать тебя, чтобы причинить боль ей. Тогда, по крайней мере, я все еще смогу играть с тобой, а ей придется смотреть, как умирает мужчина, которого она любит.
Он подходит ко мне и начинает отцеплять от балок. Я смотрю на Слоан и, наконец, вижу выражение ужаса на ее лице. Я молча пытаюсь сказать ей, что все в порядке — так оно и есть, потому что меня наконец-то освободили — и что ей нужно помолчать.
Одна рука свободна, я немного раскачиваюсь на той, что все еще прикреплена, прежде чем меня бросают на пол, когда отпускают другую руку. Я с глухим стуком приземляюсь на бетонный пол. Боль отзывается эхом в моем теле, хотя я изо всех сил стараюсь не показывать этого.
Не только потому, что я не хочу, чтобы этот засранец думал, что он побеждает, но и потому, что я не хочу, чтобы Слоан хоть на секунду почувствовал мою боль. И если она знает, что мне больно, то и ей тоже будет больно.
Нолан стоит надо мной с садистской ухмылкой, прикрепляя цепи к крюку в стене. Я понятия не имею, где мы находимся, но, похоже, он хорошо оборудован для своего нынешнего назначения. В конце концов, он не такой уж идиот, поскольку у него, кажется, достаточно здравого смысла, чтобы убедиться, что я прикован, хотя я не уверен, насколько хорош был бы я в бою прямо сейчас.