Казалось, Лизбет того и гляди разрыдается, но нет – лицо ее приняло то бесстрастное выражение, какое принимало всегда, когда она не в состоянии была противостоять собственным мыслям. Взгляд ее стал демоническим, холодным.
– Я сделаю это ради тебя, – сказала она. – Хотя сама из-за этого погибну. «Ты и Эдгар разбили мне сердце, Хитклифф! И оба просите, чтобы я вас пощадила, как будто вы достойны сожаления. О нет, я не стану жалеть вас. Ты убил меня – и, наверное, наслаждался этим».
Она сжала руку Даскина, а он не находил слов, чтобы ей ответить. Пальцы Лизбет были тоненькими и хрупкими, как у куклы.
Они вместе шагнули в подземелье, где не было ничего, кроме вездесущих терний. Как двое потерявшихся детей, они переходили из комнаты в комнату, шли по сырым и мрачным коридорам, и Даскин не осмеливался окликнуть Картера, опасаясь, что его оклик услышат враги. Так прошло несколько часов, и наконец они оказались в комнате, откуда наверх уводила лестница. Лизбет в изумлении остановилась.
– Ее тут раньше не было. А я хорошо знаю здесь все комнаты.
Даскин осмотрел дверной проем.
– Тут была потайная дверь. Видимо, Картер отыскал ее. Нам стоит пойти туда.
– Нет, туда нельзя, – покачала головой Лизбет. – Этот путь ведет наверх, к тому страшному зверю, что живет на чердаке.
– Зверю? Вроде Йормунганда? Неужели они его сотворили? Но ты откуда знаешь, куда ведет эта лестница? Ты же только что сама сказала, что ее тут раньше не было.
– Не было. Но порой почему-то знаю, куда ведет тот или иной путь. Мне как будто подсказывают мои тернии. Но если твой брат уцелеет, он попадет на верхние этажи. Я могу вывести тебя туда другим путем.
– Можешь? А что, если Картер пока не выбрался на чердак?
– Прошло много часов с тех пор, как я видела его сквозь решетку. Это я точно знаю. И на лестнице его уже нет.
– В таком случае нам следует вернуться тем путем, каким мы пришли сюда, а потом пойти другой дорогой.
– Хорошо, – кивнула Лизбет, но вдруг пошатнулась.
– Тебе нездоровится?
– Нет, я просто устала. Я не ела и не спала с той минуты, как увидела тебя.
– Но это было так давно! А когда ты принесла мне еду, разве ты сама ничего не поела?
– Анархисты оставляют еду в кухонном лифте. Я отдала тебе все, что там было.
– Почему же ты молчала? Но у меня остались дорожные припасы, и ты должна поесть. Потом ты поспишь, а я постерегу тебя. Отдохнем здесь – похоже, тут безопасно.
Даскин расстелил одеяло на каменном полу, они уселись и принялись за еду. Пережевывая жесткое вяленое мясо, Лизбет улыбнулась:
– Вкусно.
Даскин вскинул брови.
– Неужели тебя так дурно кормят, что это мясо тебе кажется вкусным?
– Та еда, что ты попробовал, была самой лучшей. Я долго думала: как это анархистам удается делать еду такой безвкусной. Помнится, Сара заставляла меня есть овощи, а я отказывалась. Тут мне приходится есть многое, что гораздо противнее овощей. Я была избалованным ребенком.
– Двенадцатилетние дети всегда избалованны.
– Может быть, – не слишком уверенно отозвалась Лизбет. Потом она улеглась и устремила на Даскина по-детски отчаянный взгляд.
– Ты не уйдешь?
– Я буду рядом с тобой. Куда я могу уйти?
Лизбет улыбнулась, повернулась на бок и закрыла глаза.
Даскин долго смотрел на ее лицо. Когда он увидел ее, очнувшись в терниевом саду, она представилась ему ангелом во плоти. Теперь, глядя на ее изможденное лицо и спутанные волосы, он думал о том, как она стала бы красива, если ее причесать и хорошо кормить.
Даскин обвел взглядом мрачные стены. «Ведь я мог умереть здесь, один-одинешенек. А она вырастила целый сад, пускай и из злобных терний». Он взглянул на Лизбет. «И все же она так ранима. Может быть, именно поэтому меня так тянет к ней. Она так наивна, но при этом мудра. Она состарилась душой в этой темнице. Какие у нее странные понятия обо всем! Помнит ли она солнце? Облака?»
Лизбет тихонько застонала и заметалась во сне. Пальцы ее подрагивали – ей что-то снилось. Сначала сон был, судя по всему, приятным – девушка улыбнулась. Но вскоре улыбка ее угасла и лицо исказилось гримасой страха.
В это же мгновение за кругом света, отбрасываемого горящим фонарем, возникло огромное, вчетверо больше обычного, призрачное лицо, черты которого принадлежали Картеру, но были полны ненависти. Кроме лица, из мрака проступили плечи и часть руки. Затем видение повернулось и ушло сквозь стену. Даскина по рукам и ногам сковал страх. Неужели Картер умер, и это был его призрак?
Лизбет негромко заплакала во сне. Даскин опустился на колени рядом с ней, и в это мгновение перед глазами у него поплыло. Стены закачались, раздвинулись… Каменный пол сменился паркетным. По обе стороны широкого коридора стояли статуи из слоновой кости, изображавшие Сару, графа Эгиса и самого Даскина. Лунный свет лился в распахнутые застекленные двери в конце коридора. Прохладный ветерок шевелил волосы Даскина. Он увидел девочку. Это была Лизбет – такая, какой он видел ее в Иннмэн-Пике. Она шла к открытым дверям. Но как только она ступила на порог, из темноты навстречу ей шагнул кто-то черный. Девочка вскрикнула, развернулась и побежала. Незнакомец не отставал. Блики света падали на его лицо, и Даскин видел то Картеpa, то кого-то другого. Настигнув Лизбет, преследователь схватил ее за руку, и она в ужасе дико закричала.
Даскин ошеломленно повернул голову и посмотрел на Лизбет. Та металась на одеяле и стонала в такт крикам, которые издавала в представшем перед Даскином видении. Он наклонился и коснулся руки Лизбет. Она очнулась, закричала, отпрянула.
– Это я, Даскин!. Он крепко обнял ее, чтобы она не исцарапала его ногтями.
Она вырывалась, глаза ее от страха были широко открыты. Но вот наконец, узнав Даскина, она забормотала:
– Это был Картер, это был Картер.
– Все хорошо. Его уже нет здесь, – уговаривал девушку Даскин. – Все хорошо.
– Мне нужно в сад! – вскричала она и снова попыталась вырваться. – Только в саду безопасно! Даскин пытался нежно удержать ее.
– Лизбет! Нет! Ты и здесь в безопасности!
Она вырывалась изо всех сил, напуганная, словно дикий зверек, но поняв, что сопротивляться бесполезно, утихомирилась. Ее все еще трясло, как в лихорадочном ознобе. Даскин сжал ее плечи – она не стала отстраняться. Тогда он нежно коснулся ладонями ее щек, пригладил ее волосы и принялся уговаривать:
– Тебе больше не надо возвращаться в сад. Я уведу тебя отсюда. Мы убежим.
Потом Даскин не мог вспомнить, кто из них кого первым поцеловал, но губы их слились в нежном поцелуе. Он первым отстранился, а Лизбет отвернулась от него, понурилась, прижала руки к груди.
– Прости меня, – сказал Даскин. – Я не хотел… то есть… Ты совсем одна. Я не должен был. Какой же я подлец! Это больше не повторится. Обещаю.
Лизбет резко обернулась. Она была жутко бледна.
– Нет! Это невероятно! Ведь он забрал у меня сердце! – Она поежилась, и лицо ее стало бесстрастным и невыразительным. – Мне опять снился страшный сон, в котором за мной гнался Картер. Вот только… порой это был он, а порой – кто-то еще.
Даскин огляделся. Никакого зала не было и в помине. Их окружали голые каменные стены.
– Ты видела во сне стеклянные двери?
– Да! Они мне всегда снятся! Я пытаюсь выйти, а он ждет меня за порогом. Но откуда ты знаешь про двери? Он гонится за мной и хватает меня, а потом я просыпаюсь и бегу в сад, чтобы спрятаться там. Даскин, у меня нет сил, чтобы помочь тебе найти Картера, я слишком сильно боюсь его! Ты говоришь, что он добрый, но как мне знать, правда ли это?
– Знаешь, это видение заставило меня кое о чем подумать, – признался Даскин. – Картер выбрался отсюда, и лучше всего я сумею ему помочь, если уведу тебя из дома, чтобы анархисты перестали использовать тебя для своих целей. Теперь я это понимаю. Как только я уведу тебя отсюда, я вернусь за братом.
Лизбет одарила его резким взглядом.
– Человек в Черном говорил мне, что, если я выйду из дома, я сразу умру, потому что у меня больше нет души. Нельзя жить в настоящем мире без души.
– Он солгал тебе. Я ему не верю.